Волгины

То, что совхозу было дано задание засеять полностью площадь озимых при недостатке опытных людей и машин, и то, что такое задание давалось хозяйству, находящемуся в угрожаемом положении, казалось Павлу мудрым и необходимым. Это как бы навсегда привязывало новых людей к его земле, собирало и сплачивало расшатанные за время эвакуации коллективы, крепче привязывало их к новым трудовым рубежам.

Прошла неделя, и за это время Павел не знал покоя сам и не давал его подчиненным. Особенно наседал он на главного инженера и механиков отделений Уже вытащена была с пустырей вся тракторная заваль и пущена в ремонт. В мастерских день и ночь гудели станки и звенели наковальни. На многие десятки километров были разведаны все дороги, и все, что было найдено из поломанных машин, трактористы стянули в совхоз.

Владимир Александрович уступил перед настойчивостью Павла, хотя втайне все еще называл его «буйволом» и «грубияном». Когда-то он работал в системе Зернового треста и привык к тонкому, осторожному обращению.

Чтобы не нарваться на новую неприятность, главный инженер старался выполнить все, о чем говорил ему Павел. И тем более его удивляло какое-то особенное возбуждение, светившееся в глазах директора в последние дни, несмотря на плохие вести с фронтов, его добродушие, шедшее вразрез с обычными представлениями Владимира Александровича о нечутком характере Павла.

Как-то утром, узнав, что из капитального ремонта выпущено еще шесть тракторов, Павел, шумно отдуваясь, словно радость не вмещалась в его груди, лукаво подмигнул главному инженеру, похлопал ладонью по его плечу:

— Идет дело, Владимир Александрович! Это же теперь ваши тракторы.

— Да, результат получился неплохой, — смущенно сказал Владимир Александрович. Признаюсь, я думал решить эту задачу с другого конца. Вы решили ее прямым ходом. Ваша победа.

— Да не в том суть — чья победа, — досадливо отмахнулся Павел. — Конечно, было бы приятнее, если бы вы первый сказали «а». Но главное не в этом. — Павел налег всей грудью на стол, приблизив свое полное решимости лицо к главному инженеру, добавил: — Подумайте: в то время, когда Гитлер убежден, что большевики разбиты, Мы сеем хлеб. Скажите, разве другая какая-нибудь страна в тех же условиях могла думать об урожае будущего года? А наш народ не только думает, но и делает.

— Да, это удивительно, — согласился Владимир Александрович.

В такие минуты директор начинал даже чем-то нравиться ему.

8

Однажды Павел возвращался из конторы домой раньше обычного. Мглистые сумерки одевали притихшую усадьбу. Только изредка на затемненных улочках слышались женские перекликающиеся голоса, хлопанье калиток, плач ребенка, сердитая воркотня матери: «Да замолчи же, наказанье мне с тобой!» и девичий беспечный смех в усадебном скверике.

Теперь эти звуки особенно трогали Павла, возвращали его к мирной, никогда не умирающей жизни. И он подумал о том, что давно уже не приходил домой в такие ранние часы, что даже забыл, когда разговаривал в последний раз с женой и ласкал детей.

Из синей глуби сумерек вынырнула женская фигура, приблизилась к Павлу.

— Товарищ директор, дозвольте…

— Ну-ну, что тебе? — спросил Павел. — Говори, в чем дело?

Широко расставив ноги, Павел стоял перед женщиной как монумент.

В отблесках зари было видно, как женщина смущенно теребила белый вышитый узорами передник.

— Товарищ директор, — заговорила она срывающимся голосом, — уже ночи такие, что под двумя кожухами на дворе не удержишься. А у меня трое хлопчиков, и самому старшему — четыре года. Расхворались, простудились. Маленького кашель забил совсем… Многим эвакуированным дали приют, а я досе с детками в саду на возу скитаюсь.

— А ты откуда? — удивился неприятно пораженный этой жалобой директор.

— Из-под Херсона. Мы совхозные. А мужчины на фронте…

Павел громко крякнул:

— Как же так? Всех мы разместили, а ты осталась без жилья.

— Да не я одна, товарищ директор. Нас несколько таких… Кто пошвыдче, победовей, тот захватил квартиру, а мы вот, как цыгане…

«Черт возьми, как это я не проверил? — ругнул себя Павел. — Заместителю голову завтра скручу».

— Дожди уже пошли, пропадут хлопчики, — робко напомнила женщина.

— А Дарья Корсунская не с тобой живет? — вдруг спросил Павел.

— Корсунская? Одарка? Та она уже на отделении — у Петренка. А вы ее знаете?

— Знаю, — сказал Павел, только теперь вспомнив, что так и не видел после собрания чернобровой молодицы.

«Завтра же проверю, как она там, — подумал он. — Вот и жену комбайнера Шуляка, тракториста Серегу Малия и Дусю Богачеву забыл, надо проведать…»

— Где ты расположилась со своим табором? — спросил Павел у женщины.

— А ось тут — в садочку.

— Ладно. Завтра постараемся найти тебе квартиру. А работаешь ты где? Пристроилась куда-нибудь?

Женщина быстрей затеребила оборку передника.

— Да у меня ж трое хлопчиков да стара маты. Я одна, товарищ директор… И от хлопчиков никуда отлучиться не можу, бо воны у меня хвори…

— Ладно, ладно. Сперва под крышу тебя устроим, а потом побалакаем про остальное, — прервал Павел. — Завтра утречком придешь ко мне прямо на квартиру.