Вольфсагель (фрагмент)

1943 год. Малые Ботоги. Украина

Deutschland, Deutschland uber alles, uber alles in der Welt, Wenn es stets zu Schutz und Trutze Bruderlich zusammenhalt, Von der Maas bis an die Memel, Von der Etsch bis an den Belt Deutschland, Deutschland uber alles, uber alles in der Welt.

Deutsche Frauen, deutsche Treue, Deutscher Wein und deutscher Sang Sollen in der Welt behalten Ihren alten schonen Klang, Uns zu edler Tat begeistern Unser ganzes Leben lang. Deutsche Frauen, deutsche Treue, Deutscher Wein und deutscher Sang.

Einigkeit und Recht und Freiheit Fur das deutsche Vaterland! Darnach lasst uns alle streben Bruderlich mit Herz und Hand! Einigkeit und Recht und Freiheit Sind des Gluckes Unterpfand. Bluh' im Glanze dieses Gluckes, Bluhe, deutsches Vaterland.

Deutschland, Deutschland uber alles Und im Ungluck nun erst recht! Nur im Ungluck kann sich zeigen, Ob die Liebe wahr und echt. Und so soll es weiterklingen Von Geschlechte zu Geschlecht: Deutschland, Deutschland uber alles Und im Ungluck nun erst recht!

"Heinrich Hoffmann von Fallersleben, 1841"

Раскрашенный в защитный цвет автомобиль, прошуршав по песку новой резиной, и выпустив из-под колес, пылевую тучу, наконец-то, остановился. - Ну, вот мы и на месте, глубокоуважаемый профессор, - улыбчиво протянул обер-лейтенант - прошу вас! Он указал рукой на дверь. Профессор поправил очки и "пожевав" длинный ус, осторожно спросил: - Простите, я даже не знаю вашего имени, но... Обер-офицер едва заметно улыбнулся. - Официально, пожалуйста - Ханс Клюбе. Прошу любить и жаловать. - А-а-а... - продолжил, было, профессор, но тут же был остановлен своим спутником. Военный успел перехватить взгляд "яйцеголового", так называли ученых в его службе, на своей эмблеме, пришитой на рукаве. - Ах-х-х, вы об этом? Он потер эмблему ладонью, и снова улыбнувшись, продолжил: - Разве вы таких еще не видели? Странно... Он на мгновение задумался. - ...хотя, стоп-стоп, я тут просто в этих Украинских степях сам травой, вернее, мои мозги заросли донельзя. Видели, думаю, что видели, по крайней мере, в Берлине. Клюбе остановил холодный взгляд на лице профессора. - Наверное, вы правы, гер офицер. Только вот я все одно ничего не смыслю в расшифровке всего этого... - А вам нужно? Ханс неожиданно хихикнул, понимая, что сейчас задал совершенно глупый вопрос. Он знал, что к нему на раскопки прислали не какого-то там завалящегося профессоренка из Освенцима - кожа да кости, а настоящего титана мысли, любая стычка с которым могла приравниваться, скажем, к пяти годам каторги, где-нибудь в пустыне или, того хуже, на руднике. - Понимаю, понимаю. Один момент. Он развернулся на сидении так, чтобы профессор прилетевший только что спец рейсом из Берлина, мог хорошо рассмотреть эмблему. - Вот, посмотрите, - обер-лейтенант приложил указательный палец к замысловатому контуру рисунка: белой вертикальной полосе на черном фоне, и второй, такой же белой, но исполненной в форме буквы "V", "проставленной" чуть ниже вершины первой, - это отличительный знак общества Либенсборн и Ананербе. Я служу в Ананербе. Вас должны были известить об этом еще в Берлине. Профессор поправил очки. - С извещениями у меня полный ажур, не извольте беспокоиться. Клюбе почувствовал некоторое напряжение, которое, видимо, от его неудачной предыдущей фразы, начал источать "яйцеголовый". Он пробежался мысленно по элеронам головного мозга и почти молниеносно выпалил: - А как вы смотрите на то, чтобы после длительного перелета прогуляться по хорошему шнапсу. Профессор снова покусал ус. - Хорошо, от этого удовольствия я, пожалуй, не откажусь. "Вот старый хрен, - подумал обер-лейтенант, приоткрывая дверь машины со своей стороны, - от удовольствия... не откажусь... старый дурак!"