Вольф Мессинг

— Попрощаться? Пожалуйста.

— Нет, нам вместе?..

Мужчина, сожалея, развел руками.

Я зримо, до ощупи сердца, ощутил, что мы больше никогда не увидимся. Было обидно до слез, но я не плакал. Я держался, как советовал политрук.

Стойко вел себя и в легковом автомобиле, который лихо мчал нас на восток. Поинтересовавшись, куда мы направляемся, и получив ответ — приедем, узнаете, — вопросов больше не задавал. К вечеру автомобиль въехал в большой город. Шофер подкатил к гостинице. Сопровождавшие меня люди, не перебросившись с дежурной ни единым словом, сразу провели меня в номер и предупредили, что завтра придется выступать.

— Перед кем? — робко спросил я.

Уточнить, кто будет моим зрителем — не работник ли прокуратуры или следователь НКВД? — не решился.

Старший по возрасту мужчина ответил кратко.

— Перед активом.

Его ответ добил меня. Я уже не с таким интересом разглядывал свои временные апартаменты. В таком люксе мне еще не приходилось останавливаться. Это давало надежду, что неведомый актив будет снисходителен и не станет ломать руки и ноги такому незначительному волшебнику, каким был Мессинг. От волнения я долго не мог заснуть, крутился — скорее, ездил — по широченной кровати, сожалел о Симочке. С другой стороны, менее всего мне хотелось привлекать любимую женщину к разговору с этим самым активом. Забылся только под утро, и то ненадолго — кошмары вновь набросились на меня. Утром меня сытно и вкусно накормили, но даже это царское угощение не внесло ясности.

Скоро я совсем перестал что-нибудь соображать. Когда же выяснилось, что актив — это сборище высокопоставленных лиц, решивших ознакомиться с невиданными психологическими фокусами, рожденными в недрах загнивавшей буржуазной культуры, я проклял себя за нерешительность. Мне нужен был индуктор, я мог бы настоять, чтобы Сима поехала со мной. Я упомянул о ней, но приставленный ко мне молодой человек, назвавшийся комсомольским активистом, развел руками.

— Вольф Григорьевич, неужели мы не найдем в Минске достойную кандидатуру? — и, снисходительно улыбнувшись, заверил. — Найдем.

Чего-чего а людей, свободно объясняющихся на русском и польском в Белоруссии всегда было предостаточно. Выступление мое перед активом, оказавшимся группой вполне прилично одетых товарищей, прошло на «ура». Сначала в зале, как и следовало ожидать, царило настороженное молчание. Я уже привык к подобному отношению и когда уже совсем собрался выпить стакан воды в надежде, что, может, этот трюк разогреет публику, обнаружил, что на этот раз имею дело далеко не с простаками. Они начали задавать вопросы, которые свидетельствовали, что среди актива присутствовали специалисты, знающие толк в тайнах человеческой психики. После короткой дискуссии я вновь продолжил выступление и после того, как в кармане одного из активистов мне удалось отыскать кожаный очешник с добротными зарубежными очками, меня в первый раз наградили аплодисментами. Этим господином-товарищем оказался Пантелéймон (именно так!) Пономаренко, первый секретарь компартии Белоруссии.

Знакомство с ним стоило мне вызова в Москву, состоявшегося сразу после первомайских праздников. Сцена с появлением людей в кожаных пальто — теперь их было трое, — повторилась и в Минске. После представления они доставили меня на аэродром, где мы все уселись в самолет, оказавшийся «скоростным бомбардировщиком», который тут же взлетел и взял курс в сторону восхода.

Глава 2

На этот раз я вел себя более спокойно.

К тому моменту я уже не был тем наивным, потерявшим голову шнорером, лихорадочно пытавшимся отыскать норку, в которой можно было бы спастись от преследовавших меня «измов». Я успел осмотреться, у меня был «колоссальный успех», теперь меня называли «прямо кудесник». В Минске меня приглашали в самые просторные кабинеты, со мною доброжелательно беседовали, и, несмотря на то, что я скверно владел русским языком и слабо разбирался в реалиях местной жизни, очень скоро сообразил, что местный актив жаждал услышать от заезжего гастролера, обозначившего себя как неизученное явление природы.

Вы полагаете личных просьб или слов благодарности за тот сердечный прием, с каким меня встретили в стране советов? А может, признаний преимуществ социалистического строя?

Ошибаетесь.