Перед первым посещением паноптикума господин Цельмейстер предупредил Вольфа, что тот «будет иметь интересную работу». Действительно, выход в люди оказался необычайно щедрым на сюрпризы.
Как только он переступил порог этого заведения, первый же выставленный там экспонат сразил его напрочь. Вообразите приятного на вид кудрявого блондина, ловко скручивавшего самокрутку пальцами ног. Затем молодой человек с той же непосредственностью зажег спичку, прикурил и, заметив, что Вольф с открытым ртом наблюдает за ним, подмигнул ему.
Возле инвалида толпились зеваки, с нескрываемым изумлением наблюдавшие, как тот, удерживая ногами цветные карандаши, набрасывал портреты посетителей. Как оказалось, это был его дополнительный заработок. При желании можно было заказать инвалиду картину: что-нибудь простенькое вроде кухонного натюрморта или сельского пейзажа.
Господин Цельмейстер потянул Вольфа за руку и увел в следующий зал, где хозяйничала громадная, обнаженная до пояса толстуха с густой, доходящей до пупка окладистой бородой. За отдельную плату посетители могли подергать ее за бороду, чтобы убедиться, что она настоящая.
По соседству с ней были выставлены две сестрички – сиамские близняшки, не упускавшие случая привлечь внимание посетителей-мужчин предложением «развлечься». Вольф не сразу сообразил, что они имели в виду. Когда же до него дошло, первым побуждением было сломя голову бежать из этого вертепа. Тут же сердце пронзила горечь: куда ему, грешнику, было бежать?
Экспозицию дополняла некая американка, имевшая между лопаток густую, ниспадавшую до колен гриву. Показывая ее публике, американка ржала, как лошадь, и отряхивалась, как мокрая собака.
В запечатанной стеклянной ванне хранился труп русалки, чьи ноги внизу срастались в некое подобие нароста, который при желании можно было принять за хвост.
Гвоздем сезона в паноптикуме считалась татуированная пара из Америки. У женщины во всю спину была наколота «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи, а на спине мужчины было изображено распятие с подписью «Гора Голгофа». Сентиментальным фрау особенно по душе была женская фигура, державшая в руках свиток с надписью: «Не забывай», подписанный «Эмма», а на мужской груди – сплетенные имена «Фрэдди» и «Эмма».
Надивившись на такого рода экспонаты, в довершение ко всему на пороге директорского кабинета Вольф нос к носу столкнулся с Вилли Вайскруфтом.
Вилли выходил оттуда, но, увидев его, тут же вернулся в кабинет, где устроился сбоку от большого, на резных ножках, письменного стола, за которым восседал пожилой мужчина львиного вида, с гривой седых волос и громоподобным голосом. Услышав его, Вольф тут же смекнул, что угодил в ловушку, и ему следует быть предельно осторожным. Он не любил ангелов, вещающих басом.
Но это мельком.
Куда более мальчика интересовал Вилли, его в высшей степени изумленное лицо и его свободное поведение в таком роскошном кабинете. Позже, сопоставив размеры помещения, принадлежавшего Вайскруфту-старшему, с размерами, например, сталинского кабинета, а также с отделанным деревянными панелями залом начальника Новосибирского НКВД, Вольф сообразил, что кабинет хозяина паноптикума был не такой уж роскошный, и сам герр Вайскруфт не так страшен, но в первые мгновения его ужаснула мысль, что теперь они возьмутся за него вдвоем: отец и сын – родство открыто читалось на их лицах, – и вырваться от них в запертом помещении не было никакой возможности.
На господина Цельмейстера не было никакой надежды, ведь это он привел Вольфа сюда. Самое большее, на что он мог рассчитывать, это требование прекратить избиение и угроза позвать полицию. Господин Цельмейстер был не из тех людей, кто, засучив рукава, готов броситься в бой за правду. Импресарио предпочитал жить фразами. Он без конца напоминал своим подопечным: «Надо работать и жить!» Понимал он эту заповедь своеобразно. Обязанность работать господин Цельмейстер предоставлял Вольфу, себе же оставлял право жить, понимаемое весьма узко. Цельмейстер любил хороший стол, марочные вина, красивых женщин… И имел все это в течение длительного ряда лет за счет Мессинга.
К счастью, первая встреча с семейкой Вайскруфтов закончилась в высшей степени мирно, и в этом несомненная заслуга Вилли, в присутствии отца признавшегося, что имел счастье встречаться с Вольфом раньше, когда возвращался домой из Прибалтики. Он даже упомянул насчет билетов, что вполне соответствовало нынешнему виду и одежде мальчика. Господин Цельмейстер перед встречей приодел его. Он стал похож на берлинского Гавроша из хорошей семьи – в ту пору даже состоятельная молодежь увлекалась модерновой идеей солидарности с трудящимися, так что пиджачок, расклешенные брюки, свитер под пиджачком, кепка набекрень вполне соответствовала духу времени. Главное – вещи были добротны и не рваны, а это для немцев самое главное.
Насчет билетов Вилли выразился в том смысле, что мы – «мы!» – познакомившись на вокзале, решили ехать низшим классом и сэкономить деньги на мороженое.
Август Вайскруфт хмуро выслушал его и завил: