Вольф Мессинг. Судьба пророка

Скромные, внешне целомудренные японки раскрывались в его объятиях, как нежнейшие и ласковые божественные создания, творившие из любви культ. Темпераментные, с горящими глазами аргентинки… Неподражаемые в постели, они чувствовали себя в гостиничных номерах как дома, как у себя дома. Одна из них едва не сорвала выступление Мессинга, сначала шутя, а потом всерьез решив не выпускать его из постели. Выручил снова работавший с ним Цельмейстер, правда, при помощи полиции и гостиничных администраторов. Он показывал мулатке на часы, – мол, у мистера Вольфа через полчаса концерт, а он еще не одет, – но та его не понимала, ругалась по-испански и, даже не прикрыв тело халатиком, как метеор носилась по номеру, воздевая руки к небу и, видимо, призывая в свидетели своих благородных, идущих от сердца чувств Пресвятую Деву Марию. Цельмейстер объяснил Вольфу, что успех артиста в Буэнос-Айресе – своеобразная гарантия удачных гастролей по всему свету, и молил его умерить в Аргентине свой любовный пыл. Тот совладал со своими чувствами, причем столь резко и бесповоротно, что удивил импресарио.

Необычайные будни телепата

Из гастролей по Японии, Бразилии и Аргентине Вольф Мессинг вернулся в Европу в 1921 году.

В России за это время произошла революция, победила власть рабочих и крестьян. Мессинг радовался, что отменена черта оседлости и евреи получили равные права с людьми других национальностей. Смущала лишь мысль о том, как его полуграмотный отец и другие крестьяне, даже не слышавшие о многих науках, не знакомые с банковским делом и промышленным производством, станут управлять огромным государством.

Странное впечатление произвел на Вольфа рассказ его бывшего преподавателя из Вильнюсского университета, который к моменту их встречи работал в Каунасе. Он навестил своих родных в Варшаве, зашел на выступление Мессинга, и когда заговорили о революции в России, то поведал своему бывшему ученику, что главный большевик Ленин выслал из страны около пятидесяти лучших ученых, писателей и философов. Среди них был религиозный философ и историк Лев Платонович Карсавин – имя, известное в мировых гуманитарных кругах. Карсавину предложили преподавание в Кембридже и Каунасе. Он ответил в газетном интервью, что в Кембридже и без него много хороших ученых, а Каунас ближе к родине и там пекут черный хлеб, делают холодные борщи. Поэтому он выбрал Каунасский университет. Новых коллег Карсавина поразило его неуемное стремление как можно быстрее выучить литовский язык, и при этом не на уровне лаба дене (добрый день), не для разговорного обихода, а глубоко и серьезно. Сейчас он уже поправляет некоторых литовцев, пишущих с ошибками на родном языке. Блестящий ученый. Остроумнейший человек. Как от такой незаурядной личности мог избавиться СССР, если он желает процветания науки и культуры, если собирается по всем статьям обогнать другие государства? Вольф напрягся, но не сумел увидеть будущее новой страны, оно выглядело противоречивым, и в нем преобладал красный цвет – цвет то ли знамени, то ли крови, то ли того и другого вместе…

Вольфу исполнилось 23 года, и его призвали в армию. Он, как и другие новобранцы, участвовал в военных учениях, и, хотя офицеры знали, что в их части служит известный на весь мир артист с феноменальными телепатическими способностями, поблажек ему не делали. Иногда, будучи под хмельком, с ним был рад пообщаться любвеобильный капрал. Он задавал вопросы, в основном касающиеся женского пола, интересовался, чем отличаются японки от польских девушек. «И неужели аргентинки день и ночь танцуют танго? А в кровати после этого могут?» – выпучивал он глаза. «Могут, – шутливо отвечал Вольф, – если кровать двуспальная». Выслушав рассказ Вольфа о темпераменте бразильянок, капрал скорчил недовольную гримасу: «Они способны разложить армию. Разве после их любовного буйства солдат поднимется на поверку? Пойдет в бой? Природа рассудила справедливо. Полякам нужны прекрасные и нежные пани!»

По окончании военной службы Вольф снова вернулся к опытам. У него появился новый импресарио – господин Кодак, лет пятидесяти, очень деловой человек. Условия нового договора позволили Мессингу зарабатывать больше, чем у Цельмейстера, и скопить приличную сумму денег, в дальнейшем позволивших ему спасти свою жизнь. При этом он не забывал помогать отцу, братьям, послал деньги на памятник маме, на подарок племяннице Марте – только что родившейся у старшего брата дочке.

Кодак определил маршрут выступлений: Берлин, Париж, Лондон, Рим, снова Берлин, Стокгольм… Несмотря на уплотненный график работы, Мессинг старался совершенствовать прежние опыты, придумывал новые, расширял и разнообразил программу. В Риге он ездил на автомобиле по узким улочкам ныне Старого города с крепко завязанными черным полотенцем глазами, руки лежали на руле, ноги – на педалях. Управлял же машиной опытный водитель, сидевший рядом и мысленно отдававший ему приказы. Разумеется, после увиденного рижане толпами устремлялись в зал, где по вечерам выступал Мессинг.