Я тогда действительно радовался жизни, как птица, вырвавшаяся из клетки. Может быть, это и были самые лучшие годы моей жизни. Я потом уже никогда не мог без волнения смотреть на бродячие цирки, встречая их на своем пути».
Согласно Шенфельду, в цирке Мессинг провел почти два года до начала Первой мировой войны, когда сыновей Кордонека забрали в царскую армию, и труппа распалась. После этого мальчик вернулся в Гура-Кальварию, но, привыкнув к вольной жизни, не смог выносить тиранство отца и отправился в Варшаву, чтобы по совету Кордонека разыскать там антрепренера Кобака. Тот определил его в цирк-шапито — там-то Мессингу и пришлось изображать спящего в хрустальному гробу, глотать огонь, выступать с лилипутами и бородатыми женщинами. Вероятно, нечто подобное в его жизни и правда было — иначе трудно понять, где он научился навыкам циркового мастерства и обращению с публикой, — но сказать об этом что-то определенное трудно. Красочное описание цирка в повести Шенфельда, скорее всего, отражает воспоминания не Мессинга, а самого автора, который тоже увлекался цирком и вполне мог приписать герою собственные детские воспоминания.
Если Вольф провел годы войны в родной Польше, то ему, как и всем его землякам, пришлось несладко. Уже в октябре 1914 года в районе Гура-Кальварии развернулись ожесточенные бои между русскими войсками и вторгшейся в Польшу 9-й немецкой армией. Спасаясь от обстрелов, большинство горожан бежали на восток Польши, где жестоко страдали от голода и холода. Еще в августе всех евреев решено было выселить из окрестностей Варшавы, как возможных пособников врага, но в ноябре русское командование разрешило вернуть их обратно «ввиду бедственного положения». Летом 1915 года русские войска окончательно оставили Польшу, и Гура-Кальвария оказалась в руках немцев. С тех пор в городе было относительно безопасно, и, вероятнее всего, Мессинг жил там, учился в йешиве и работал в саду вместе с отцом. Так считал и Шенфельд, который в своей повести говорит устами героя: «Гнев отца я смягчил, отдав ему почти все, что заработал. Отец в мое отсутствие вторично женился, и хотя мачеха была добрым человеком, я не мог смириться с мыслью, что она занимает место мамы. Товарищей у меня не было, все от меня шарахались: я был одет как шайгец (молодой нееврей. — В.Э.), курил, редко бывал в синагоге. Я был апикорец — отрезанный ломоть. Отцу я еще более неохотно помогал и в своем штетеле прямо задыхался».
В мемуарах Мессинг излагает иную версию. Поработав «живым мертвецом» в паноптикуме, он будто бы освоил ремесло факира, а в 1915 году при помощи того же импресарио Цельмейстера начал выступать в Берлине с психологическими опытами — теми же, какими занимался всю жизнь, то есть чтением мыслей, поиском спрятанных предметов и гипнозом. Желая предстать перед читателями в образе интеллектуала, он пишет: «В Берлине в те годы я посещал частных учителей и занимался с ними общеобразовательными предметами. Особенно интересовала меня психология. Поэтому позже я длительное время работал в Вильненском университете на кафедре психологии, стремясь разобраться в сути и своих собственных способностей. Помню моих учителей и коллег — профессоров Владычко, Кульбышевского, Орловского, Регенсбурга и других. Систематического образования мне получить так и не удалось, но я внимательно слежу за развитием современной науки, в курсе современной политической жизни мира, интересуюсь русской и польской литературой. Знаю русский, польский, немецкий, древнееврейский. Читаю на этих языках и продолжаю пополнять свои знания, насколько позволяют мне мои силы».
Перечисленные профессора в самом деле работали в 1930-е годы в университете Вильно (Вильнюса), тогда принадлежавшего Польше. Вполне возможно, что Мессинг, живо интересовавшийся психологией, и правда посещал их лекции, а вот работать, то есть преподавать в университете, ему бы никто не разрешил — для этого требовался диплом о высшем образовании, которого у телепата не было, даже если он и окончил йешиву. Перечень известных ему языков ставит точку в вопросе о гастролях Мессинга за границей — тесное общение с публикой, необходимое для психологических опытов, было невозможно без знания хотя бы английского и французского языков. Значит, такого общения не было, как не было и самих гастролей — разве что в Германии, но там и до войны, и после хватало своих телепатов.