Вольф Мессинг

При внимательном изучении мыслей Вилли выявилась неприятная для меня подробность. Его всезнание, его панибратское обращение с тайной, непоколебимая уверенность в праве повелевать мною, основывалось на моих собственных ошибках. Впрочем, его вожак — тот, с усиками, — действовал подобным же образом. Разнился только объект. С одной стороны, нервный, обладающий странным даром, субъект, чуть что готовый дать деру; с другой — миллионноголовое существо, привлеченное вкусным запахом варева, изготовляемое умельцами из всевозможных «измов» и «стей».

Прежде всего, напор, прочь сомнения! Доводы разума? Чепуха! На любой ваш довод можно выставить противоположный (каким бы глупым или демагогичным он не казался) — следовательно, разум не имеет значения. Куда важнее довериться неясным потребностям, вожделениям, привычкам, пристрастиям, предрассудкам, наконец. Здоровое национальное чувство способно пересилить любые доводы, тем более если в кармане припрятано достоверное знание о будущем, а оно доступно немногим — тем, кто властвуют в сфере духовного.

С высоты четырнадцатого этажа предупреждаю — это чрезвычайно веские аргументы, и к ним следует относиться с полной серьезностью, обязательно взвешивать и отбрасывать решительно.

Что касается Вили, прозрение — или, точнее, подсказка разума, — оказалась убийственной для меня. Винтергартен оказался ни при чем — меня пасли возле бирштубе! Вот куда надо было пробираться с черного хода! Здесь меня поджидал Кепенник, неделю назад обнаруживший, что, гуляя по городу, я завернул «в логово к красным». С того момента, стоило мне выйти в город, Вайскруфт тут же ставил пост у «Хелены». Сегодня им повезло — господин Кепенник из уличного телефона-автомата сообщил, что «объект прибыл».

Не менее досадным было и следующее открытие — они научились ловко прятать свои мысли.

Кепенник за все время наблюдения ни разу не вспомнил о Мессинге. Притаившись в телефонной будке, он насвистывал модную песенку и активно соображал, как бы половчее избавиться от фрау Кепенник и отправиться с некоей Лили в кинотеатр. Премиальные, которыми их щедро снабжал шеф, пришлись очень кстати. Это была весьма эффективная линия защиты. Помнится, при подходе к пивной я уловил такое имя — Лили, но какое мне дело до маленькой капризной шлюшки.

Возле стоянки такси меня ждал его напарник — теперь мне стало ясно, чьи незамысловатые мечты долетели до меня. Этот сыскарь воображал — было бы здорово понаблюдать за Лени Рифеншталь и уберечь ее от злоумышленников. Например, от сексуального маньяка, которых в ту пору в Германии развелось видимо-невидимо. Чтобы защитить ее, сыщик не поленился бы залезть к ней в постель. Заодно можно было бы выяснить, что она прячет в шелковых трусиках.

Все это я мог бы разведать раньше, если бы не самомнение, не снисходительность по отношению к моим недругам, не попытка выдать желаемое за действительное. Меня прямо-таки ткнули носом в небезынтересный для меня факт, что на всякого, слишком возомнившего о себе экстрасенса всегда найдется банда опытных сыщиков.

Между тем Вилли продолжал философствовать. Прошлое, поделился он, слишком хрупкая субстанция, чтобы всерьез противостоять будущему. Из прошлого больших доходов не выцедишь, другое дело будущее. Право на стороне грядущего, а оно опирается на сильных, поэтому там, где сила, там правда.

Я отмахнулся от выпирающих из головы Вилли самодовольных «измов» и отдался вполне практическим соображениям. Если Вилли проморгал нашу первую встречу, значит, он не такой уж крупный специалист по запредельному. Этим следовало воспользоваться, и я принялся приглядывать за мыслями Рейнхарда.

Там, между повестками дня, резолюциями, решениями парламентской фракции пульсировала четкая, вполне доступная фраза: «Нордбанхоф, угол Инвалиденштрассе». Следом донеслось неясное «ижы иоск» или «ижны оск».

Я не сразу догадался, о чем идет речь. Только следующим утром, во время пробуждения меня осенило — это же «книжный киоск»!

Итак, Северный вокзал, угол Инвалиденштрассе, книжный киоск.

…Вилли потянул меня за рукав.

— Заснул?

Я удрученно кивнул.

— Так много и все сразу, — признался я, затем резко поднялся, суетливо пожал руку Рейнхарду.

— Для меня, господин депутат, большая честь быть представленным вам. Позвольте выразить свою признательность. Имею честь пригласить вас, господин депутат, на мое представление, которое состоится в следующую пятницу в Шарлоттенбурге.

Лицо у Вилли вытянулось, но я не обратил на него внимания и рассказал, как добраться до зала.

— Я сам встречу вас и усажу на лучшее место. Вот что еще, господин депутат. Если вы в ближайшее время планируете полет на аэроплане, лучше отправляйтесь поездом.

Рейнхард по-детски испуганно глянул на меня.

— Действительно, я на днях собирался в Париж. Так вы рекомендуете поездом?

— Да-да, исключительно поездом. Никаких аэропланов!

На улице Вайскруфт сурово одернул меня.

— Ты вел себя развязано, Вольфи. Зачем ты пригласил его на свое выступление? Я не могу этого допустить.

— Тогда я откажусь от выступления.

— Я же стараюсь для твоей же пользы…