Волчицы из Машкуля

— Хорошо, пусть будет так; но, чтобы скоротать время в дороге, вы мне расскажете, Золотая Ветка, что это за волчицы, — произнес молодой крестьянин.

— По крайней мере, вы узнаете о том, что я о них знаю.

— Большего я от вас требовать не могу.

И тогда, держась за луку седла, граф де Бонвиль поведал Малышу Пьеру то, о чем злословили в Нижней Луаре и в соседних департаментах: об отличавшихся диким нравом наследницах маркиза де Суде, об их охотах днем, об их прогулках по лесу ночью, об их бешеной скачке на конях с оглушительно лающей сворой в погоне за волками и кабанами.

Граф дошел до самого волнующего момента в своем фантастическом повествовании, когда заметил впереди башенки замка Суде и, оборвав рассказ, объявил своему спутнику, что они близки к цели своего путешествия.

Малыш Пьер, уверенный в том, что ему предстоит увидеть каких-то ведьм из «Макбета», приближаясь к этому ужасному замку, призвал себе на помощь все свое мужество; за поворотом дороги он вдруг очутился перед открытой дверью и увидел на пороге застывшие в ожидании две белые фигуры, освещенные пламенем факела, который держал стоявший позади человек с суровым лицом и в одежде крестьянина.

Малыш Пьер бросил боязливый взгляд на Берту и Мари — это были они, предупрежденные бароном Мишелем и вышедшие навстречу путникам.

Он увидел двух очаровательных девушек: блондинку с голубыми глазами и ангельским личиком и черноглазую брюнетку с гордым, решительным взором, с открытым лицом. Обе они улыбались.

Юный спутник Золотой Ветки спешился, и они вместе подошли к девушкам.

— Мой друг барон Мишель позволил мне надеяться, милые дамы, что ваш отец, маркиз де Суде, соблаговолит оказать нам гостеприимство, — сказал Берте и Мари граф де Бонвиль.

— Моего отца, сударь, сейчас нет дома, — ответила Берта, — он будет жалеть о том, что упустил возможность проявить добродетель, какую редко встретишь в наши дни.

— Но я не знаю, мадемуазель, сообщил ли вам Мишель о том, что это гостеприимство может оказаться небезопасным для вас. Я и мой юный спутник почти что вне закона: за предоставленный нам приют вы можете навлечь на себя неприятности.

— Вы служите тому же делу, что и мы, сударь. Будь вы чужими, мы все равно приняли бы вас, но, раз вы роялисты и вне закона, то вы желанные гости, пусть даже смерть и разорение войдут с вами в наше бедное жилище. Если бы отец был здесь, он сказал бы вам то же самое.

— Барон Мишель, наверно, назвал вам мое имя, остается только сказать, как зовут моего юного спутника.

— Мы вас не спрашиваем об этом; ваше положение значит для нас больше, чем ваше имя, каково бы оно ни было; вы роялисты, вас преследуют из-за дела, за которое мы обе, хотя и женщины, были бы рады отдать жизнь! Войдите в дом; пусть в нем и нет ни богатства, ни роскоши, но вы, по крайней мере, найдете в нем людей, верных долгу и умеющих молчать.

И жестом, полным неизъяснимого величия, Берта пригласила молодых людей войти внутрь.

— Слава святому Юлиану! — прошептал на ухо графу Малыш Пьер. — Вы предлагали мне на выбор дворец или хижину, так вот вам и то и другое под одной крышей. До чего же они мне нравятся, ваши Волчицы!

И он вошел в узкую боковую дверь, поблагодарив девушек изящным кивком.

За ним вошел граф де Бонвиль.

На прощание Мари и Берта дружески кивнули Мишелю, а Берта даже протянула ему руку.

Но Жан Уллье захлопнул дверь с такой силой, что бедный молодой человек не успел пожать протянутую ему руку.

Несколько мгновений он смотрел на башенки замка, черневшие на темном фоне неба, на окна, освещавшиеся одно за другим, затем направился в сторону своего дома.

Как только он скрылся из виду, кусты напротив замка раздвинулись, и из них вышел человек, присутствовавший при этой сцене совсем с другими целями, чем остальные ее участники.

Это был Куртен; оглядевшись и убедившись в том, что вокруг никого нет, он зашагал по той же дороге, по которой его молодой хозяин возвращался в Ла-Ложери.

XV НЕУРОЧНЫЙ ЧАС

Было около двух часов ночи, когда молодой барон Мишель вышел на широкую аллею, ведущую к замку Ла-Ложери.

Воздух был неподвижен; величавая тишина ночи, нарушаемая лишь шелестом осин, погрузила его в глубокое раздумье.

Разумеется, все мысли его были о сестрах Суде, особенно о той из них, за кем барон уносился в мечтах с таким же благоговением и любовью, с какими в Библии юный Товия следовал за архангелом, — о Мари.

Но когда в пятистах шагах за темным строем деревьев — он шел под их зеленым сводом — стали видны поблескивавшие в лунных лучах окна замка, его чарующие грезы развеялись, и мысли сразу приняли более прозаическое направление.

Вместо двух прелестных девичьих лиц, до сих пор сопровождавших его в пути, воображению его представился строгий и грозный профиль матери.

Мы знаем, какой непреодолимый страх испытывал перед баронессой ее сын.

Молодой человек остановился.