Я не был в полной отключке, а находился, что называется, в полубессознательном состоянии, когда понимаешь, что с тобой происходит, но не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Меня куда-то тащили, приподнимали, пинали, волокли, потом с меня сняли куртку, раздался щелчок захлопнувшихся на запястье наручников, и меня наконец-то оставили в покое. Постепенно я стал приходить в себя. Адски болело разбитое лицо, ныл затылок, которым я ударился в подъезде о бетонный пол, тошнило. В комнате находились люди, между ними шел разговор, но я не подавал виду, что оклемался.
— На кой черт ты его сюда притащил? — грозно говорил ужасно знакомым мне голосом мужчина.
— Откуда же я знаю, кто он такой! Он сказал, с зоны откинулся недавно, дело у него к тебе. Думал, ты его выслушаешь.
— Думал! — визгливо передразнил третий. — Фраер хренов! Он зоны и не нюхал. Из него такой же бывший зэк, как из тебя трезвенник! — Мужчина заржал и сказал кому-то в комнате: — Это же тот мужик, с которым мы в Боровом дрались. — Он снова вернулся к разговору с Давыдкиным и зло ему бросил: — Козел! Ты понимаешь, что мужика теперь придется замочить?
— Да ладно тебе, Штырь! — испуганно сказал Сашка. — Я-то тут при чем? — Он обратился к первому. — Ты сам виноват, Арго! Зачем нужно было вырубать мужика и втаскивать ко мне в квартиру?
— Достал ты со своей квартирой, — устало сказал Арго. — Каждый раз поминаешь! Между прочим, за этот сарай я тебе бабки плачу. А подъезд он твой просек и квартиру узнал. Он полчаса в подъезде стоял да на дверь пялился. Я в глазок видел. И если бы я его не втащил сюда, он бы ментов вызвал.
— Я же говорю, баран ты, Санек! — снова влез в разговор Штырь. — Не мог для отвода глаз в какой-нибудь другой подъезд шмыгнуть, а потом за домами в свой пройти.
— Не додумался! — буркнул Давыдкин.
— Я и говорю, баран! — желчно сказал Штырь.
— Да какая разница, в какой бы он подъезд зашел? — вклинился в разговор четвертый голос. — Главное, он знает дом. Спроси, где алкаш Сашка живет, любой покажет.
— Тоже верно, — согласился Арго. — В общем, как ни крути, а мужика кончать придется.
— И все из-за тебя, гнида! — рявкнул Штырь.
Я открыл глаза. В комнате, где я находился, почти не было мебели. Штукатурка на потолке облупилась, обои облезли, двери и рамы не красились со дня сдачи здания в эксплуатацию. Я лежал на полу у окна. Моя правая рука была прикована наручниками к батарее. Я с трудом приподнялся на локте и обвел взглядом помещение. В комнате был полный комплект моих старых знакомых. В двух креслах, попавших сюда, по-видимому, с помойки, сидели длинный и мордатый. Женя, он же Арго, стоял, упираясь одной рукой в стену, другой — в бок. Перед ним в позе провинившегося школьника стоял Давыдкин, почему-то одетый в мою куртку. Неподалеку от меня, у второго окна на полу, прикованная точно так же, как и я, наручниками к батарее, сидела Элка. На девушку было страшно смотреть. Лицо у нее было разбитое, опухшее, в корке засохшей крови. Руки и ноги в синяках и ссадинах. Вид у некогда белой юбки такой, будто ею долгое время мыли полы. В глазах Ягодкиной были тоска и обреченность. Чувствовалось: девчонка сломлена, опустошена и находится в полной прострации.
— Очухался? — Арго повернулся ко мне и, сложив на груди руки, прислонился к стене.
— Вашими молитвами, добрый человек! — Я взялся рукой за трубу, шедшую к батарее, приподнялся и сел на полу. — А чего это ты мою куртку напялил? — спросил я у Санька.
Давыдкин любовно огладил мою добротную кожаную куртку и изрек:
— Она скоро будет тебе ни к чему, а мне еще пригодится.
Компания коротала время за выпивкой, и мое появление в подъезде прервало застолье. Возобновляя дружескую попойку, мордатый потянулся к импровизированному столику, сооруженному из куска фанеры и табурета, и взял бутылку водки.
— Зачем тебе куртка, Санек? За гроши же пропьешь или с пьяного снимут, — сказал он, разливая водку в стаканы.
— Бахус правду говорит, — изрек длинный, очевидно, прозванный Штырем за свою худобу и рост. — Не по Сеньке шапка. Сними куртку, я ее барыгам загоню. Будут хоть какие-то бабки, а то сидим на мели и все из-за этой сучки! — он метнул злобный взгляд в сторону Элки.
Бахус выпил водки и, морщась, укоризненно сказал:
— Сколько раз я просил не называть меня так! Ну чего ты, ей-богу, как маленький, дразнишься!
Я невольно усмехнулся: мордатый действительно смахивал на бога виноградарства, каким его изображают на картинках, — и сказал:
— Но вы, наследнички! Нехорошо при живом хозяине вещи делить.
— Заткнись! — рявкнул Штырь и приказал Давыдкину: — Скидывай, давай, кожанку!
Санек неохотно снял куртку и швырнул ее на колени длинному. Тот не спеша выпил водку, поставил стакан на столик и движениями опытного щипача проверил карманы куртки, достав из них деньги, «сотку» и открытку. Деньги Штырь сунул в карман своей рубашки, затем раскрыл открытку и вместе с Бахусом принялся рассматривать рисунки. Подошел к приятелям и Арго.