— Кое-кого знаю, — неуверенно призналась Рябинина. — Кто вас интересует?
— Трое. Один — длинный блондин с утиным носом и лягушачьим ртом, другой… — я растопырил пальцы с двух сторон от лица, будто увеличивал его размеры. — Вот с такой шайбой. А третий — здоровый такой парень с массивной челюстью и голубыми глазами.
— А-а! — оживилась Катя и обернулась ко мне вполоборота, чтобы лучше видеть. — Так они же и есть компания Чака.
Я быстро спросил:
— Как их зовут?
— Первого Володя, второго Коля, третьего Женя.
— Ты не знаешь, где они живут или работают?
Катя махнула рукой.
— Да нигде они не работают, Игорь Степанович. А живут… — она закинула ногу на ногу и, поигрывая носком туфельки, задумалась. — Нет, не знаю, — наконец сказала она после паузы, во время которой я заглядывал собеседнице чуть ли не в рот. — Впрочем, кажется, один из них живет на Первомайской, но кто именно — не помню.
Но я был рад и этим сведениям.
— Считай, ты мне здорово помогла! — сказал я и резко встал с кресла. — Будь дома, возможно, сегодня ты мне еще пригодишься. А сейчас, извини, у меня появились дела. Пойдем, я тебя до остановки провожу.
Первомайская
Я опоздал, а потому решил нанять такси. Андрюха Соловьев — мой давний знакомый, подрабатывающий в свободное время частным извозом, — оказался в этот момент на пятачке, где обычно кучковались таксисты, и вызвался подбросить меня до метро, а по дороге завезти домой Катю.
Нынче времена другие — не советские, когда на сельхозработах местные жители зазывали тебя в гости и ставили бутылку на стол в благодарность за помощь колхозу. Сейчас аборигены норовят бутылку эту тебе продать, да еще с тобой же ее и распить. И услугу нынче тебе просто так никто не окажет — денег потребуют, даже приятели, но не все, конечно. Что поделаешь — рыночная экономика. Товарно-денежные отношения, и к ним нужно привыкать. Я уже привык, а потому, когда Андрюха заломил непомерно высокую плату за десять километров пути, поторговался с ним и скинул цену на четверть. Оба остались довольны. Минуту спустя мы уже мчались по темному от нависших туч городу. Катя выскочила из машины перед перекрестком и побежала через дорогу к дому, а мы свернули налево и, протарахтев по трамвайным путям, выехали на проспект. Дорогой поделились новостями, поговорили об общих знакомых, которых у нас было множество, посетовали на холодную погоду. Ехал Соловьев быстро, и уже через несколько минут мы были у метро.
Однако, как Андрей ни торопился, я опоздал. Наташа была уже на месте. Она стояла неподалеку от входа в метро у фотосалона, прислонившись плечом к опоре навеса, и читала журнал. Одета она была неброско — в скромную коричневую с полосками юбку до колен, такого же цвета кожаную куртку и шапочку. Мы, мужчины, на таких особ, как Наташа, — в отличие от девиц с броской внешностью — обычно внимания не обращаем… поначалу, но уж если познакомимся да узнаем поближе — все, пиши пропало.
Подойдя к Наташе, я приложил к груди руки и склонил голову.
— В свое оправдание могу сказать: у меня были веские причины задержаться.
Наташа опустила руку с журналом и невозмутимо спросила:
— Какие, если не секрет?
Спокойствия художнице не занимать. Приди я к вечеру, она наверняка задала бы мне тот же самый вопрос, таким же самым тоном.
— Беседовал сейчас с одной нашей общей знакомой, — признался я. — Катей Рябининой. Есть новости. Я думаю, Элла говорила тебе о том, что отбила Чака у подруги? — Наташа кивнула, и я продолжил: — Писаная красавица мне призналась, что знала друзей Юрчика и назвала их имена. Также она вспомнила, что один из них живет на Первомайской. Так что поиски похитителей сужаются до одной улицы. Уже проще. Сейчас поеду на Первомайскую. Покажи-ка портреты, — я протянул руку и пошевелил пальцами.
Наташа достала из-под мышки большую картонную папку и подала ее мне.
— Ого! — удивляясь размерам папки, я взял ее в руки. — Как же я с такими большущими рисунками по улице ходить буду? Ты бы еще портреты на полотнах нарисовала.
— Может быть, тебе миниатюры написать нужно было? — язвительно заметила Артамонова. — Размером четыре на пять, как на паспорт? Как мне было удобно, так и работала.
Я примирительно сказал:
— Ладно, придумаем что-нибудь, — я раскрыл папку и принялся поочередно разглядывать нарисованные карандашом большие — в четверть ватмана — портреты, перекладывая их с одной стороны картонки на другую.
Рисовала Наташа мастерски. Фотографическая точность в портретах, конечно же, отсутствовала, но парни были легко узнаваемы. Художница подметила в лицах ту или иную отличительную особенность и выделила ее в рисунках, слегка утрировав. Рисунки не были шаржами, однако лица ребят выглядели немного комично. У длинного оказался непомерно длинный нос и слишком толстые губы; у мордатого щеки были, как у хомяка, нос казался пуговкой, а глаза — щелками; а у здоровяка четко очерченная челюсть выпирала так, что смахивала на аккуратную шкиперскую бородку, превосходно гармонирующую с волнистым, взбитым, будто приклеенным, чубчиком.