Волчий зал

— Я не понимаю, как вы можете быть мне другом, если вы друг этой особы. Маркизы Пемброкской.

Она не хочет именовать Анну королевой.

— Положение упомянутой дамы таково, что ей не нужны друзья, только слуги.

— Пол говорит, вы — сатана. Мой кузен Реджинальд Пол. Который бежал в Геную. Он сказал, при рождении вы были такой же, как все другие христианские души, но потом в вас вошел дьявол.

— А вам известно, леди Мария, что я бывал тут ребенком? Лет девяти-десяти. Мой дядя был у Мортона поваром, а я, сопливый мальчишка, на заре складывал хворост для растопки печей и сворачивал шеи курам. — Он говорит серьезным тоном. — Как вы думаете, дьявол тогда в меня вошел? Или раньше, примерно в том возрасте, когда другие принимают крещение? Как вы понимаете, мне хотелось бы знать.

Мария наблюдает за ним искоса; на ней старомодный жесткий чепец домиком, из-под которого она смотрит, как лошадь, которой набросили на голову тряпку, а та сползла. Он говорит мягко:

— Я не сатана. И милорд ваш отец не еретик.

— А я не приблуда.

— Конечно. — Он повторяет то же, что сказал Анне Шелтон: — Ваши родители верили, что состоят в браке. Это не означает, что их брак был законным. Вы ведь понимаете разницу?

Она трет пальцем под носом.

— Да, понимаю. Только на самом деле их брак был законным.

— Скоро королева приедет навестить свою дочь. Если вы просто выкажете ей уважение как супруге своего родителя…

— Только она его сожительница…

— …ваш отец вернет вас ко двору и вы получите все, чего лишены сейчас: тепло и приятное общество. Послушайте меня, я желаю вам добра. Королева не ждет от вас дружбы, ей нужен лишь декорум. Прикусите язык и сделайте реверанс. Это займет одно мгновение и переменит все. Помиритесь с ней сейчас, до того, как она родит. Потому что если будет мальчик, у нее не останется поводов с вами ладить.

— Она меня боится, — говорит Мария, — и будет бояться, даже если родит мальчика. Она боится, что я выйду замуж и мои сыновья станут ей угрозой.

— Кто-нибудь говорит с вами о замужестве?

Сухой недоверчивый смешок.

— Еще в младенчестве меня помолвили с французским дофином. Затем с императором, потом с французским королем, с его старшим сыном, с его вторым сыном, со всеми его сыновьями, сколько их ни на есть, потом один раз опять с императором и один раз с его кузеном. Меня сватали без передышки. Однако когда-нибудь я выйду замуж на самом деле.

— Но только не за Пола.

Она вздрагивает, и он понимает, что кто-то ей такую мысль подсказал: может быть, прежняя воспитательница Маргарет Пол, а может, Шапюи, который ночи напролет изучает генеалогию английской знати — укрепить ее притязания, сделать их неоспоримыми, выдать полу-испанку Тюдор за коренного Плантагенета.

Он говорит:

— Я видел Пола. Знал его еще до отъезда. Вам такой не годится. Вашему мужу нужна будет твердая рука, чтобы крепко держать меч. Пол похож на старуху, которая сидит в углу и боится леших и домовых. В жилах у него не кровь, а святая вода, и говорят, он рыдает в три ручья, если его слуги убьют муху.

Мария улыбается и тут же затыкает рот рукой, как кляпом.

— Вот и правильно, — кивает он. — Никому ничего не говорите.

Мария произносит, не отнимая пальцев ото рта:

— Я не могу читать. Не вижу букв.

— Что, вам не дают свечей?!

— Нет, я хочу сказать, у меня слабеет зрение. И голова все время болит.

— Вы много плачете?

Она кивает.

— Доктор Беттс привезет лекарства. А до тех пор пусть кто-нибудь читает вам.

— Мне читают. Читают Тиндейлово Евангелие. Вы знаете, что епископ Тунстолл и Томас Мор нашли в этом так называемом Писании две тысячи ошибок? Там больше еретического, чем в священной книге магометан.

Сказано с вызовом, однако он видит, что ее глаза наполняются слезами.

— Все это исправимо, — говорит он.

Мария встает; в первый миг ему кажется, что сейчас она, забывшись, уткнется с рыданиями в его дорожную куртку.

— Доктор приедет на днях. А пока я велю, чтобы вам растопили камин и подали ужин. Куда захотите.

— Дайте мне повидаться с матерью.

— Сейчас король этого не допустит. Однако все может измениться.

— Отец меня любит. Это все она, эта подлая женщина, нашептывает ему всякие гнусности.

— Леди Шелтон будет к вам добра, если только вы ей позволите.

— Что мне до ее доброты? Я переживу Анну Шелтон, поверьте. И ее племянницу. И всех, кто посягает на мой титул. Пусть делают что хотят. Я молода. Я могу подождать.

Он выходит, Грегори за ним, завороженно оглядываясь на девушку, которая вновь садится у погасшего камина, складывает руки и с каменным лицом принимается ждать.

— Этот ее кроличий мех, — говорит Грегори, — такое впечатление, будто его грызли.

— Да уж, она истинная дочь Генриха.

— А разве кто-то сомневался?

Он смеется.