— Завтра с утра у нас инвентаризация, приходите после обеда, — ответила вслух. — Думаю, к этому времени я уже освобожусь.
Я старалась говорить вежливо, но голос срывался на рык.
— Обязательно приду, — радостно кивнула Ника и улыбнулась мне так, что губы невольно дрогнули в ответ.
— Договорились, — я постаралась вернуть лицу серьезное выражение.
Рыжая улыбнулась еще шире и потопала к своей развалюхе. Старый дом Митяя выглядел на нашей улице, как лишай на здоровом теле: маленький, покосившийся набок, с нелепыми башенками и уродливым флюгером на крыше. Правильно Ефрем его прозвал, настоящий «скрюченный домишко». Наверное, свой рассказик Агата Кристи вот с такого же «теремка» писала.
Ника дошла до калитки, оглянулась на меня, махнула рукой в разноцветной перчатке, и снова расплылась в улыбке. М-да. И не надоело девчонке в такой каморке жить? Егор свою ненаглядную уже который день уламывает, просит к нему переехать, а эта мелочь уперлась, и ни в какую. Тоже мне, цаца. Специально выламывается. Власть свою проверяет.
Почувствовав, как в душе снова заворочалось то темное, чужое, попыталась взять себя в руки. Я должна отпустить свои чувства. Они никому не нужны: ни мне, ни Егору. Точнее, Егор о них и знать не знает. Подумаешь, сошлись пару раз при луне, утолили голод двух одиночеств, разве ж это повод для настоящей привязки?
Если бы еще сердце сумело принять эту истину, так нет же. Оно, упрямое, все на что-то надеется. Ноет и ноет, будто больной зуб, когда и не знаешь, что лучше — то ли вырвать с корнем, то ли попытаться залечить. Знать бы еще, чем…
Я вздохнула, перекинула косу за спину и решительно направилась к дому.
— Мама!
Не успела я открыть калитку, как на меня обрушился настоящий ураган. Горячие ладошки нырнули под свитер, в грудь уткнулся курносый нос, а из-под светлой челки блеснул чуть более радостный, чем обычно, взгляд.
— Никитка! — обнимая сына, улыбнулась в пушистый воротник детского пальтишка и почувствовала, как уходят из души горечь и чернота. И чего, спрашивается, я расклеилась? Когда тебя так встречают, разве это не счастье? Зачем мне мужчины? Жила ведь без них раньше? Вот и сейчас проживу.
Я посмотрела на своего ребенка и поправила его стоящую торчком челку.
— Ты почему во дворе? Я же просила не выходить.
А строгости в голосе-то и нет. Не могу сердиться на Ника. Не могу — и все. Хотя уже не раз просила не выскакивать во двор без дела, когда меня нет, а этот поросенок все равно не слушается.
— Я к Никону хочу, — на меня просительно уставились большие серо-зеленые глаза.
Не по-детски серьезные, чуть раскосые, с едва заметными крапинками. Пройдет совсем немного времени, и эти крапинки растекутся по радужке ярким янтарем, засияют взрослой мужской силой, нальются настоящей волчьей желтизной.
— Уже поздно. Завтра с утра пойдешь, — не поддалась на уговоры.
— Ну, мам!
— Я сказала, нет.
Главное, не показывать слабину. С маленькими оборотнями это особенно важно. Да, и с большими тоже. Стоит только один раз уступить — и все, привыкнут и перестанут считаться. Ничего не поделаешь, натура у волков такая, а против натуры, что называется, не попрешь. Помню, поначалу, когда в Лог из города вернулась, многие пытались мной командовать, уму-разуму учить, да только не вышло у них ничего. Не на ту напали. «Бабкин характер», как сказал тогда Чадов.
— Нет, Ник, — повторила я и, отпустив мальца, подтолкнула его к дому.
— Никон обещал чучело белки показать, — сын обернулся ко мне и посмотрел с надеждой.
— Белка живая?
— Мам, ты чего? Она же чучело!
— Значит, до завтра никуда не убежит, — хмыкнула я и, показывая, что спор окончен, буднично добавила: — Валенки от снега оббей.
Ник что-то буркнул, но против железной материнской логики возражать не решился. Он грохнул по решетке сначала одной ногой, потом — другой, и шустро заскочил в сени.
Я зашла следом, разулась, влезла в вязаные тапочки, но куртку снимать не стала. Все никак согреться не могла. Видимо, слишком долго у ручья просидела, нужно было раньше уходить.
В сенях было прохладно и пахло свежими яблоками и сеном. Обожаю этот аромат. В нем так много лета, тепла, солнца…
Я подошла к большой плетеной корзине, в которой блестели боками крупные красные яблоки, достала одно и поднесла к лицу. Аромат стал еще сильнее.
— Зайку кормил? — посмотрела на Никитку.
— Кормил, — отрапортовал сын. — И Борьку тоже. И гарем его.
Борька был огромным боровом, упрямым и злопамятным. Я купила его в прошлом году и уже успела не раз об этом пожалеть. Не все животные хорошо уживаются с оборотнями. Пусть мы и люди, большую часть времени, но дух-то волчий никуда не денешь. И если курам и уткам все равно, то козы и свиньи реагируют. Особенно кабаны. Что еще раз доказывает, что все мужики… Проблемные, короче.
— Я же говорила, не лезь ты к свиньям. Я сама.
Отложила яблоко и сняла, наконец, куртку.
— Ты и так все сама. И за бабу, и за мужика. Не дело это, мам, помощь тебе нужна, — рассудительно заметил мой шестилетка, и я вдруг посмотрела на него другими глазами.
Растет мой мальчишка. Совсем самостоятельным стал.