Волчьи тропы

— Можно, я сейчас скажу? Я говорю редко, но если уж начинаю, то прошу меня не перебивать. Я думаю, что каждый из нас, сидящих сейчас здесь, думает так же, как и Арнольв… Ну хорошо, хорошо, я буду говорить только за себя! Если уж мы собрались когда-то, как было угодно Асам, и что-то делали, заручаясь их помощью и советами… Ну, то есть я хочу сказать, что если чему-то предначертано случиться, то круг людей, братство, которое мы тут построили, оно… То есть если мы и должны чем-то расплачиваться с силами, что берегут нас, то это должно быть именно…

Но его все же не дослушали. Путаного Хальвдана вообще редко кто дослушивал спокойно. Вскакивая с мест и один за другим начиная протягивать в сторону конунга руки, раумы встали все, негромко, но уверенно перебивая речь Хальвдана. Зазвучали голоса, громче и громче, потом кто-то стукнул кружкой по столу, и в такт, отбиваемый десятками ног, над столами понеслось слово:

— Поход! Поход! Поход!

— Ты едва не обидел нас, конунг!

— Тебе не стоило даже спрашивать нас, Торбранд!

— Мы все равно не отпустили бы вас одних, не надейтесь!

— Поход, поход, поход!

Конунг и ярлы встали, протягивая руки навстречу ближникам, все вскинули наполненные кубки и рога. Глаза северян сверкали.

— За Раумсдаль, — сказал Торбранд, перекрывая общий ритм, — за Ридар — руну раумов, за волчьи тропы, ведущие к славе, за вечный путь для нас всех!

— Скъёль!!! — Старый длинный дом привычно выдержал ринувшийся вверх многоголосый рев, рога и кружки опрокинулись, наполнились вновь. Единым целым, плечом к плечу.

— Куда бы ни привела дорога лебедей, как бы ни сплелась нить Норны, скъёль!

— Скъёль!!!

— За конунга Торбранда! Славься!

— Славься!!!

— За всех хранителей, Асов и предков, за древнюю мудрость и могучую силу! Пусть видят в светлом чертоге Одина, как пируют и радуются дети Мидгарда, пусть гордятся нами, пусть не оставляют нас в трудный миг! За наши мечи, жадные и ненасытные, подобные волкам Одноглазого!…

Они пировали долго, до изнеможения выматывая тела и души весельем и пивом. Падали на доски скамей, уходя в мир, куда по своей воле дойти не могли, и отдыхали, набираясь сил перед долгим и опасным походом, в который их опять звала руна странствий…

Ивальд уснул под столом, счастливый и пьяный, обеими руками прижимая к груди меч. Ему снились узоры на ботинках и железная руна.

6

— Они почти закончили, — Рёрик затворил за собой дверь и вошел в святилище, — готовят машину, выносят оружие и припасы к воротам гаража. — Сидящий за компьютером Торбранд кивнул, не поворачивая головы. — Через час все будет готово окончательно…

— Отлично.

— Нам пришлось изрядно подчистить оружейный сарай, конунг, — Рёрик встал за спиной Торбранда, всматриваясь в яркие экраны, — практически все исправное оружие, и даже несколько самодельных или старинных образцов в качестве запаса. Я, конечно, понимаю, что этот поход очень…

— Ты правильно понимаешь, Рёрик, — конунг крутанулся на кресле, разворачиваясь к другу, — абсолютно правильно понимаешь. Все, до последнего ствола, и даже те охотничьи винтовки, чьи приклады приходилось приматывать на скотч. Максимум патронов, все гранаты, лучшую защиту. Если мы не вернемся, ярл, все это уже не понадобится раумсдальцам… Подберите лишь несколько наиболее рабочих стволов остающимся и легкое оружие для женщин.

— Так, в общем-то, они и поступили, — Рёрик покивал, почесал бровь, — там Арнольв командует…

— А Оттар?

— Справляется. Гоняет по боргу, как заводной, но справляется… — Он улыбнулся. — Без водки не останемся! — Его взгляд вернулся на центральный экран. — Это оставленные Любимом карты?

Торбранд развернул кресло к компьютеру, не торопясь отвечать. Осмотрел экраны с заполняющими их картами и чертежами строений, по большей части подземных, тихо усмехнулся.

— Ты веришь в судьбу, Рёрик? — спросил он неожиданно и грустно.

— В судьбу? — Ярл нахмурился. — Конечно, — и пожал плечами, — еще от нашего рождения вещие вплетают в свой узор нить нашей жизни, ведут, переплетая с нитями других…

— И обрезают в нужном месте, заранее предопределяя срок нашего ухода в иные миры, — закончил за него Торбранд. — Да, да, я тоже все это знаю и верю, насколько могу осмыслить. Я не о том. Веришь ли ты, что предначертанное — это как узор в голове мастера, еще не превратившийся в рисунок ковра? Как то, что наиболее вероятно произойдет, но еще может быть изменено?

— Изменено?

— Да. Волей человека, его смешными и ничтожными для богов попытками сломать четкую линую, ведущую его по жизни. Смелостью встать перед лицом Асов и Норн, отвагой бросить вызов и если не изменить узор, так хотя бы попытаться?

— А ты не думаешь, что именно эта попытка изменить судьбу может уже и быть самой судьбой, вплетающей твою бунтарскую нитку в ураган мятежей, заранее предопределяющей тебя как бросающего вызовы?