Волчьи тропы

Вновь сорвавшись с места, я подбежала к логову и застыла, как вкопанная. Идара здесь не было, и все же увиденное заставило меня изумленно разглядывать то, что осталось от нашего с Идаром дома. Моя челюсть сама особой отвисла, язык вывалился из пасти, и глаза, кажется, стали в два раза больше. Дверь была полностью снесена и валялась на земле. На ее поверхности я увидела глубокие борозды от когтей. На стенах красовались те же полосы, снаружи и внутри, словно кто-то в ярости кидался на них. Внутри не осталось ничего, что напоминало бы обустроенное уютное жилище. Сунув нос в маленькую кузницу моего волка, я заскулила. Кто-то разнес там все, не оставив на полках и гвоздях ни единого инструмента.

Перестав изумляться, я принюхалась и плюхнулась на мохнатый зад. Противный людской запах почти исчез, впрочем, и запах Идара был не так силен. Ярче всего пахло тем самым волком, который помог мне в стае белых. Да кто же ты?! И почему уничтожил мое логово?! Разрушил здесь и помог там… И я поняла. Волк, заглянув сюда, пришел в бешенство и разнес все, до чего смог дотянуться. Но почему?

Нервно рыкнув, я помотала головой. О чем ты думаешь, Айна?! Фыркнув еще раз, я уткнулась в землю носом, тщательно исследуя следы и запахи. Чужак мешал: он перекрывал запах Идара. Это раздражало и отвлекало, заставляло память напрягаться. Приходилось постоянно бороться с собой, чтобы отогнать назойливые образы, все упорнее лезшие в голову. Наконец мне удалось ухватить след моего волка, и больше я ни на что не отвлекалась.

Глава 9

Зачем Лесной Дух придумал боль? Зачем он позволил нам чувствовать? И если дал силу единения, почему не связал настолько сильно, чтобы можно было найти своего избранника, даже не открывая глаз? Зачем Отец поселил в душе зверя огонь, если не научил гасить его хотя бы на время? Невозможно думать, невозможно чувствовать, невозможно жить, когда внутреннее пламя жрет тебя не переставая. Засыпая, ты хрипишь от боли, просыпаясь – стонешь от тоски. Вставая на ноги, ты кричишь от бессилия, падая на лапы – воешь от горя. И так день за днем, час за часом, мгновение за мгновением ты горишь и не можешь превратиться в пепел.

Запахи, звуки, которые так радовали тебя еще недавно, начинают раздражать. Злость на все сущее перерастает в бешенство. Ты готов кидаться на любого, потому что он не тот, к кому стремится твое сердце. Ты окружен чужими запахами: ненужными, пустыми, отвратительными в своей чужеродности. И ночами, когда мир затихает, лишь ты неотрывно смотришь в небо на далекую и жестокую луну, изливая ей все, что лежит на твоей несчастной измотанной душе. А после падаешь на брюхо и ползешь, ползешь вперед, мечтая наконец найти ЕГО.

Вот уже много дней и ночей я сгорала в пламени волчьей тоски. Вот уже много дней и ночей я рыскала по округе, и никак не могла найти Идара ни живым, ни мертвым. Запах исчез после неширокой речушки, в которую он вбежал раненым. Его кровь я нашла, как нашла и кровь тех, кто напал на него. Мой волк задорого отдавал свою жизнь. Зловоние смерти я тоже учуяла. И будь на то моя воля, я убивала бы их снова, и снова, и снова. Рвала на части, упиваясь криками и болью.

Но на другой стороне речушки пахло медведем, взъярившимся при моем появлении. Он долго гнал меня, а у меня не было ни сил, ни ярости, чтобы сцепиться с животным. Я вернулась позже, но так ничего и не нашла, сколько ни искала. Медведь затоптал следы моего волка, забил воздух запахом своей шкуры. Я металась перед берлогой, выбегала на дорогу. Там пахло людьми и лошадьми, но не Идаром. Он словно растворился, исчез, будто его и не было. Но внутреннее чутье говорило, что мой волк все еще есть. Если бы не это странное убеждение, наверное, я бы уже устремилась в логово Лесного Духа, закончив свое пустое земное существование.

Я была одна со своей тоской. Никто не мог поддержать, никто не мог утешить и уверить, что все еще будет хорошо. Впрочем, разве можно поверить пустым уговорам, когда все существо рвется на части, и нет покоя ни в одном ускользающем мгновении. Я была одна во всем мире, и лишь какой-то волк, который никогда не приближался ко мне, пел свою песню одиночества, вторя моему горю.

Я слышала его голос среди ночной тишины, когда замолкала сама. Пожалуй, он был единственным, кого бы я сейчас подпустила к себе, слишком уж были созвучны наши песни. Но неведомый волк всегда был где-то далеко, оставаясь невидимым товарищем в моих разговорах с луной. Он пел до утра и замолкал с первыми лучами солнца, когда сменив обличье, я поднималась на ноги и выкрикивала свою боль:

– Ида-а-ар!!!

Мы затихали вместе, я и мой неведомый товарищ, вслушиваясь в предрассветную тишину, ни разу не нарушенную ответным криком. А когда всходило солнце, я брела к какой-нибудь деревне, воровала платье с одной из веревок, надевала его и начинала свои метания среди людей, надеясь узнать у них то, что не хотел открывать мне лес.