Вокруг света в сорок тысяч лет

И если уж говорить о литературных влияниях, о книгах, созданных в одной стране, но имеющих мировое значение, в последние полтора столетия ни одна страна не дала в этом отношении планете так много, как Россия. Великая русская литература XIX века изменила литературную картину мира. Толстой, Тургенев, Достоевский стали учителями не только для многих писателей во всех странах, где существовала и существует литература. Они воздействовали на множество явлений в культуре в широком смысле слова, и лишь для иллюстрации этого положения я повторяю известнейшие слова Эйнштейна о том, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс.

Разумеется, важно было научиться и приемам «высокого ремесла» писателя, техническим деталям художественного воспроизведения действительности. И тут наша литература особенно много дала искусству Востока.

Академик Н. И. Конрад рассказывает в одной из своих работ о том, как в конце XIX века японский писатель Хасэгава Фтабатэй перевел на свой язык рассказ Тургенева «Свидание». Позже отрывки из той части перевода, в которой описывалась березовая роща, стали включать в японские хрестоматии, а классик японской литературы Куникида Доппо вставил, отнюдь не маскируя «плагиат», отрывки из перевода в собственное оригинальное произведение. Японские художники слова, наследники тысячелетней литературы, не умели еще давать детальные художественные описания конкретной природы, как японские живописцы до XVIII века не умели передавать объемность предметов.

Перевод русского рассказа дал японской литературе ключ к новому творческому методу, включил в ее арсенал новые языковые средства.

Но дело, разумеется, не только в такого рода помощи, которую одна литература оказывает другим.

Роман большого писателя — это концентрат реальности. Он переносит к своему зарубежному читателю не только конкретные ситуации, пейзажи, характеры героев, их чувства. Книга выступает как представитель своей родины, носитель ее особенностей, выразитель ее идеалов. Художественная литература, вероятно, наиболее экономный по используемым средствам способ описания действительности. Энгельс писал, что из Бальзака он «…даже в смысле экономических деталей узнал больше (например, о перераспределении реальной и личной собственности после революции), чем из книг всех специалистов — историков, экономистов, статистиков того периода, вместе взятых».

И русский роман XIX века принес веяние своей родины во все края света. А потом точно так же разнеслась по миру поэзия Маяковского. И в книге о мексиканской литературе я прочел, что почти вся современная поэзия огромной Латинской Америки развивалась и развивается под влиянием его поэтических идей и поэтического стиля.

Идеи Чайковского в музыке, Станиславского в театре, Эйзенштейна в кино принадлежат теперь всему миру.

По-настоящему народное искусство становится близким и другим народам. И в этом нет никакого противоречия. Еще Александр Сергеевич Пушкин предостерегал от неверных представлений о народности. Вот что он писал, например:

«Один из наших критиков, кажется, полагает, что народность состоит в выборе предметов из отечественной Истории, другие видят народность в словах, то есть радуются тем, что, изъясняясь по-русски, употребляют русские выражения.

Но мудрено отъять у Шекспира в его «Отелло», «Гамлете», «Мера за меру» и проч, достоинства большой народности; Uega и Кальдерон поминутно переносят во все части света, заемлют предметы своих трагедий из итальянских новелл, из французских ле; Ариосто воспевает Карломана, французских рыцарей и китайскую царевну. — Трагедии Расина взяты им из древней истории. Мудрено, однако ж, у всех сих писателей оспоривать достоинства великой народности».

А советская писательница Вера Панова очень хорошо сказала о самом Пушкине и мировой роли русской литературы:

«Он обнял душой весь мир, и Запад и Восток; всю духовность мира обнял он — и этим сокровищем напитал родную литературу. И наша литература не осталась перед миром в долгу. В лице Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова она вернула миру интеллект и духовность такой мощи и проникновенности, каких раньше мир не знал. Когда читаешь самых серьезных западных писателей нашего столетия — Томаса Манна, Ромена Роллана, Хемингуэя, Фолкнера и других — все время ощущаешь в их произведениях пульсацию русской мысли, пульсацию той тревоги, того страдания за судьбу всех людей, что принесла мировой литературе литература русская, ставшая совестью и духовной вершиной человечества».

СВОЕ И ЧУЖОЕ

Сейчас стоит сказать, что в давнем споре о роли в истории взаимодействия культур крайние позиции занимают представители двух буржуазных течений. Одно из них называют крайним автохтонизмом, или изоляционизмом. Другое — диффузионизмом.

Изоляционисты считают, что каждый народ сам совершенно самостоятельно создает свою культуру — во всех ее деталях без исключения.

Диффузионисты склонны все на свете объяснять заимствованием. Любое культурное достижение любого народа оказывается, по их мнению, ручьем, источник которого лежит на чужой территории.