Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

С лица учителя сразу сбежало уже заранее подготовленное торжествующее выражение, и он уже начинал чувствовать себя неловко перед всеми учениками, с любопытством и страхом следившими за происходящей сценой. Но вдруг его осенила счастливая мысль, и на лице показалось прежнее выражение. Он, как коршун, набросился на шейный платок Фекиакиса, быстро развязал узел, сдернул с шеи и, разложив у себя на колене, стал разворачивать его складки. Фекиакис побледнел.

Увы! В складках платка оказались табак и папиросная бумага. Учитель с неописуемым торжеством поднял эти трофеи театральным жестом вровень со своей головой и показал всему классу, как будто желая оправдаться в произведенном насилии и обыске.

— Принесите лестницу! — скомандовал он.

Двое услужливых учеников-подхалимов, вскочив со своих мест и сбивая от усердия друг друга с ног, бросились опрометью вон из класса и через полминуты не без труда приволокли из кухни переносную, стоячую лестницу о трех ступенях, с помощью которой кухарка закрывала у печей вьюшки. Привычным движением лестница была установлена на середине комнаты, перед кафедрой.

— На колени, на вторую ступень! — скомандовал учитель инквизиторским тоном.

Фекиакис, застегивая застенчиво пуговицы сюртука, пошел молча к лестнице, понурив голову, как приговоренный к смерти, и встал коленями на вторую ступеньку.

— Подайте штрафные дощечки!

Те же двое подхалимов, радуясь возможности прислужиться, сбегали в комнату Вучины и вернулись оттуда с двумя черными дощечками, сквозь которые были продеты шнурки. На одной из них учитель собственноручно написал мелом: «Курит», а на другой — бранное слово. Одна из дощечек была повешена Фекиакису на грудь, а другая на спину. Окончив эту процедуру, учитель отошел на несколько шагов назад и полюбовался фигурою казнимого.

— Этого мало, — произнес он. — Принесите из кухни кочергу!

Кочерга была принесена и подана.

— Принесите из моей комнаты с рукомойника полотенце!

Полотенце было подано, и с помощью его кочерга была повешена за спиною наказуемого наподобие солдатского ружья. Вучина полюбовался и этой картиной. В глазах его уже стало мелькать увлечение.

— Подними, анафема, правую руку кверху и, не переставая, двигай указательным пальцем! Теперь ты будешь знать, как курить…

Сгибать и разгибать непрерывно палец — это чисто инквизиционная пытка. В этом каждый легко может удостовериться на опыте. Несчастный Фекиакис уже через пять минут со страданием на лице опустил отекшую и омертвевшую руку; но кефалонец дал виновному подзатыльник и собственноручно придал руке прежнее положение.

Прошло еще несколько минут. Обессилевшая рука три или четыре раза опускалась, но учитель неумолимо поднимал ее опять вверх.

— Можете меня убить, но я дольше не могу держать, — проговорил со стоном Фекиакис.

— Врешь, анафема! Я тебя научу курить…

— Дидаскале (Учитель)! Кто-то идет! — заявил один из учеников, показывая на двор рукою.

Вучина выглянул в окошко. По двору, по направлению к школе, шел Павел Егорович.

— Убирайся вон, скотина! Садись на место! — крикнул Вучина Фекиакису.

В один миг исчезли и кочерга, и штрафные доски, и лестница. Фекиакис сидел на своем месте и потряхивал онемевшей рукой. Николай Спиридонович в это время стоял уже около двери с самой приветливой улыбкой и, потирая от удовольствия руки, встречал входящего Павла Егоровича.

— Оцень приятна! Оцень приятна! Позалуйте… Бакорнейсе прасу…

VI

Наступили рождественские вакации. У Павла Егоровича вечерком на рождественских святках собрались гости, и ему вздумалось прихвастнуть перед ними познаниями своих детей в греческом языке. Он позвал Колю и Антошу и велел им принести свои книжки и прочесть что-нибудь при гостях. Гости изъявили желание послушать и, как водится, приготовились заранее похвалить из вежливости прилежных мальчиков. Но вместо ожидаемого эффекта получилось полное огорчение для родительского сердца. Коля еще кое-как прочел по складам два слова, а Антоша не мог сделать даже и этого и только пыхтел от напряженных усилий прочесть. Павел Егорович был поражен.

— Полгода ходите в школу, а даже и читать не научились?! — воскликнул он.

— Нам в школе никто не показывает, — ответили мальчики.

Начались на эту тему разговоры. Павел Егорович обвинил детей в лености и тут же, при гостях, сделал им выговор. Коля и Антоша ушли спать в слезах. Ночью Антоша во сне вздрагивал и часто просыпался. <…>

VII

Но не всегда кефалонец оказывался строг. Бывали недели, когда он был кроток и добр и не только не отжаривал учеников по рукам линейкою и не давал им оплеух, но даже снисходил до того, что поглаживал некоторых мальчуганов по головке. Вся школа в такие «добрые» промежутки оживала и дышала свободнее.

Но юные натуры всегда остаются юными, и от шалостей молодежь не отказывается никогда. В один из таких добрых промежутков ученики пятого класса совершили выходку, испортившую все дело и повернувшую настроение учителя опять на старый строгий лад.