Воины снегов

Замечание было резонным — на снегоходе только два сиденья. Учёный совсем приуныл — провести столько времени в обществе косноязычного полоумного старикана представлялось ему более чем сомнительным удовольствием. Но выбираться из посёлка действительно нужно было как можно скорее — пока солнце не растопило ночной лёд на дороге. Или уж ждать до завтра. «А собственно, почему такая спешка?» — подумал Кирилл и спросил вслух, кивнув на груз в санях:

— Ты ничего не перепутал, Петрович? Мы ведь на две недели идём, а не на два дня. У меня груза раза в три больше...

— Путал, ни путал, сё мне нада-та?! Ни сё ни нада! Ида е, блесент е, котёл, шкула е! — отреагировал старый тундровик и вдруг заголосил: — Сренька! Ты скола там?! Ща ухи оболву!

Визг точила умолк, раздался низкий голос сына:

— Ща, тату, несу.

Он действительно вскоре показался из мастерской — закопчённый и, похоже, смертельно усталый. Сын передал отцу длинный и, вероятно, довольно тяжёлый свёрток из оленьей шкуры мехом внутрь. Тот принялся пристраивать его среди мягкой рухляди на санях.

Как только заработал двигатель, на крыльцо высыпало всё семейство. Петрович небрежно махнул рукой на прощанье, бабка в ответ перекрестила путников. Мотор заработал громче, машина дёрнулась и медленно поползла по двору, волоча за собой сани и целясь в проём несуществующих ворот. «Бред какой-то, — думал Кирилл, пытаясь устроиться на своём сиденье. — Всё было так тихо, мирно и безнадёжно. И вдруг трах-бах — куда-то еду! Интересно, это великая глупость или удача? Что у них тут за кипеж вокруг меня? Ладно, разберёмся... Вот интересно: все представляют охотника-тундровика в меховой парке со всякими прибамбасами. А этот стахановец едет в рваной телогрейке, шапке-ушанке, ватных штанах и кирзовых сапогах, которые и мне велики будут».

Они благополучно забрали груз из гостиницы и выехали за пределы посёлка. Дальше — слепящий простор заснеженной тундры. Кирилл достал из кармана и водрузил на нос солнцезащитные очки. Петрович тоже спрятал глаза. Только очки у него оказались не «пляжные», а настоящие «консервы», похоже, ещё довоенной модели.

На первом же привале-чаёвке Кирилл обнаружил, что вообще перестал понимать спутника — ни слова! Понадобилось не меньше получаса, чтобы врубиться: да ведь Петрович пытается говорить по-таучински!

— Ты это прекрати, пожалуйста, — попросил он старика. — Лучше скажи, откуда язык знаешь? Кто научил?

— Ках кхто?! Отес усил! Так усил, так усил — на саднисе сидеть не мох!

— А зачем, если не секрет?

— Ках сасем?! Мы ш Гломовы! Нам бис таучи никах!

Собственно говоря, это было и всё, что Кирилл смог из него вытрясти по данному вопросу. Не только сразу, но и за всю поездку. Примерно такой же оказалась ситуация и с прочими проблемами — дедок явно был себе на уме и, когда не хотел отвечать по существу, не отмалчивался, а, наоборот, начинал тараторить так, что хотелось попросить его заткнуться. В общем, он довольно быстро отучил своего молодого спутника задавать вопросы на отвлечённые темы.

Поездка прошла практически без приключений. Машиной Петрович владел виртуозно, а дорогу, наверное, нашёл бы и с закрытыми глазами, хотя заснеженные холмы казались совершенно одинаковыми. Он оставил своё ружьё в грузе, а возле ноги пристроил старинную малокалиберную винтовку с ржавым стволом, примотанным к ложу изолентой. Дважды он останавливался, отходил в сторону, стрелял, а потом вытаскивал из кустов приличных размеров зайца, однажды высмотрел на склоне небольшую стаю куропаток и методично выбил её всю — до последней птицы. Кирилл подозревал, что в убиении «братьев меньших» виноват он сам: ради себя Петрович утруждаться не стал бы, но спутник настоял на питании «из одного котла», хотя у него для этого котла кроме юколы и чая ничего не было.

Последние лет десять своей жизни Кирилл практически каждую зиму участвовал в многодневных лыжных походах, так что никаких особенно новых впечатлений от ночёвок на снегу в крохотной палатке он не получил. Тем более что снаряжение у него было своё — привычное и притёртое. Новое он, конечно, закупил — деньги по гранту надо осваивать! — но благоразумно оставил его дома. Лезть к нему в палатку Петрович категорически отказался и спал в санях — не раздеваясь, завернувшись в оленью шкуру и накрывшись брезентом. Впрочем, была весна, и температура даже ночью вряд ли опускалась ниже минус десяти градусов.

Самым трудным оказалось часами высиживать почти неподвижно на сиденье за спиной водителя. Однако выход Кирилл придумал в первый же день пути. Там, где снег был достаточно плотным, а скорость не слишком большой, он спрыгивал и подолгу бежал рядом с машиной. После первой такой пробежки Петрович вновь попытался перейти на язык таучинов, а потом стал обращаться к спутнику на «вы». Собственно говоря, это была ещё одна «непонятна», но Кирилл мысленно махнул рукой: «Раз понять невозможно, нужно просто принять!»