Войны некромантов

Подвальное помещение – железобетонная клетка, погребенная в двадцати метрах под поверхностью, – было труднодоступно для духов, но зато здесь скапливалось зло, подобное жидкой грязи, проникавшей сквозь стены, – самая низшая форма энергии разрушения, вобравшая в себя нематериальные продукты распада миллиардов различных существ, истлевших под землей за время существования планеты.

Хунган знал об этом, как и о том, что прикасается к вещам, которые лучше было бы оставить в покое. Никогда еще он не заходил так далеко. Его прошлые опыты происходили по эту сторону жизни... Он шептал заклинания и видел, как отделяются друг от друга наэлектризованные волосы на голове и в паху мертвеца; от этого зрелища собственные волосы Гомеса шевелились на взмокшем темени. Тем не менее он продолжал дергаться в почти непристойном ритуальном танце, оплетая сетями своего колдовства лежавшую перед ним человекоподобную куклу.

Гомес испытал чудовищную боль, когда рука мертвеца дернулась, и пальцы сжались в кулак. Со стороны это немного напоминало медицинский опыт с обезглавленной лягушкой, двигавшейся под воздействием электрического тока; самое жуткое заключалось в том, что движения Гуго имели тот же источник... Но хунгана не итересовали причины изменений; последствия пугали гораздо сильнее. Дрожь пронзила Гомеса, когда он понял, что внезапно утратил мужскую силу, зато у трупа эрекция была ярко выраженной и невероятно продолжительной.

Фон Хаммерштайн наблюдал за тем, как смуглая тень надругается над телом его сына, сквозь толстое пуленепробиваемое стекло. Он стоял, сцепив зубы, и покачивался от охватившей его впервые в жизни дурноты и проникавшей повсюду вони. Белое и холодное, как зимняя луна, лицо Марты не выдавало истинной степени ее смятения.

Зловещая сцена в мертвецкой была всем им хорошим уроком. Превосходство психотов оказалось вовсе не абсолютным; они чуть было не прозевали появления нового оружия технов. Марта еще раз отдала должное исключительному чутью своего отца...

...Нижняя челюсть Гуго Хаммерштайна отвалилась, и стал виден почерневший распухший язык, покрытый сетью мелких трещин. В сухом горле не было и капли слюны. Веки Гуго дрогнули и поползли вверх, обнажая пожелтевшие глазные яблоки с закатившимися зрачками. Хунган дугой изогнулся над ним, закрывая от света, и в таинственной полутьме чуткие пальцы Гомеса стали снимать с глазных яблок слизистые пленки. Пальцы вращали их, как шарики для пинг-понга, отыскивая радужные клейма, проставленные природой.

Карие, широко открытые и оттого казавшиеся наивными глаза Гуго оставались стеклянными и неживыми даже тогда, когда все его тело уже извивалось на обитом металлом столе в противоестественном танце, повторявшем движения хунгана с задержкой на одну секунду и потому не совпадавшем с жестким ритмом барабанов.

Неожиданно для самого себя граф подумал о «змее кундалини»[24], пробудившемся в тюрьме из гниющей плоти. Сейчас символ показался ему особенно точным: мертвец вздрагивал так, будто внутри него гигантская змея судорожно свивалась в кольца. Терпение губернатора подходило к концу...

Силы Гомеса тоже были на исходе. Он нависал над зомби трепещущей аркой, и его белые джинсы становились желто-коричневыми. Расслаблялись даже те мышцы, которые он бессознательно контролировал с двухлетнего возраста. Он продержался еще немного, а потом рухнул вниз и накрыл своим телом голову реанимированного им существа. Оно не дышало, но его зубы внезапно сомкнулись от сотрясения и легко прокусили кожу на животе хунгана.

Гомес уже ничего не чувствовал. Низшие слуги Огун Феррая – терпеливые, как муравьи, и столь же неумолимые – рвали его сознание на мельчайшие части и растаскивали их по черным погребам смерти. Он отдал слишком много, и уже никто не сумел бы ему помочь.

– Убери этот проклятый звук! – крикнул Теодор Хаммерштайн Габеру и бросился на помощь сыну. Когда он распахнул стеклянную дверь, его обдало волной горячего воздуха. В подвале было душно, и температура достигала сорока градусов... Тело хунгана оказалось неестественно легким и было буквально облито потом. Его отбросили в сторону, словно выпотрошенную баранью тушу.

Марта отшатнулась, увидев лицо своего брата. Но по-настоящему неприятный момент настал, когда вспухшие, холодные, слишком мягкие пальцы Гуго сомкнулись на ее ладони. Внезапно наступила тишина, и Марте показалось, что все они падают в разверзшуюся под ногами пропасть.

Очень медленно зомби опустил ноги на пол и попытался встать. При каждом движении его тело колыхалось, будто кожаный мешок, доверху набитый медузами. Марта вырвала руку и невольно отступила на шаг. Гуго покачнулся, и графу пришлось поддержать его... Тогда им казалось, что все закончилось не так уж плохо, если бы не запах. Запах и волоски, прилипшие к ладоням.

Наследнику Хаммерштайна лучше было бы забыть о расческе. Его волосы, оставшиеся не только на голове, но и на теле, выпадали при самом легком прикосновении.

Глава третья. Семейка