Воин в осаде

— Если ты встанешь с плакатом, но раздетая… — протянул француз, хитро блестя глазами.

— …только на твоих похоронах, милый, — отрезала его пассия, — и буду танцевать, чтобы все видели степень посетившего меня горя!

— Я с вами, — буркнул рус, — Точнее — с дядькой. Мне браты не простят, если он сгинет.

Крепкий седой мужчина оказался единственным человеком, кто знал, с какой стороны подходить к паровозу. Это уже была немалая удача. То, что при этом дядька княжича был битым жизнью мужиком, оттрубившим три года на сибирских границах, было уже чистой удачей для нашего скоропалительного проекта.

— Шота-сан, Энрю-сан, — обратился я к кицуне, тут же сделавшим внимательный вид, — Старейшина Ирукаи сообщил, что от вас требуется?

— Досыпать специй в котлы, — утвердительно кивнул тот, что был постарше, — Незаметно и тихо. Ерунда, Эмберхарт-доно. Тысячу раз такое уже делали.

— А кое-что еще сможете? — не собирался я останавливаться на достигнутом, — Кое-что веселое?

— Мы вас внимательно слушаем! — оживились кицуне.

— У меня идей нет, — признался я, — Но буду благодарен, если вы сделаете все, что придёт вам на ум, чтобы отвлечь внимание солдат от станции. Большая часть из них квартирует в хабитате, поэтому будет очень хорошо, если у них появятся заботы до того, как заболят животы.

Спустя несколько уточняющих вопросов, я про себя подумал, что вскоре узнаю, что значит разрешить кицуне всё, взяв на себя ответственность за его действия… в том случае, если обвинение найдет доказательства.

…но отвлечь солдат было куда важнее. Мы собирались украсть поезд, не пролив не единой капли крови.

Глава 14

В этой, второй уже жизни, у меня было насыщенное учебой детство. Приходящие преподаватели ежедневно пропускали друг друга в дверях нашего лондонского дома, а перерывы у меня были лишь на завтрак, обед и пятичасовой чай. Среди этих учителей, стоивших, к слову, очень неплохих денег, выделялся некий Карл Осман Труммель, немец по происхождению. У него не было своего предмета как такового, но было кое-что получше. Граф Роберт Эмберхарт нанял этого одиозного обедневшего дворянина, чтобы тот научил меня думать, как положено сыну лорда.

Труммель создавал различные ситуации, показывал их мне, а потом объяснял, как мне в них стоило бы себя вести и, самое главное, почему. Он педантично и подробно описывал чуждый для меня-старого образ мыслей. Образ, в котором люди не были между собой ровней. «Обременяющее превосходство», как изредка шутил немец, тут же добавляя «Не смейте позволять другим ронять ваше достоинство! Даже если они вам вредят, просто дыша!»

Это было не мудро. Не умно. Не гибко. Часто глупо и безрассудно. Я помнил, что в русской армии 18–19 века была настоящая беда среди офицеров — молодые знатные вояки обожали стреляться на дуэлях и из-за карточных долгов. В той жизни я подобного поведения бы не понял и не принял — что может быть важнее твоей жизни? Вопрос, не нуждающийся в ответе.

Но я его получил здесь, став сначала сквайром Алистером Эмберхартом, а затем и лордом.

Правильный аристократ — это лицо системы, названной его именем. За ним история, предки, родственники и друзья. Заводы, пароходы, владения, счета в банке, акции. Люди, которые его обслуживают и охраняют, которые ему служат. Он стоит в тени того, кому служит сам. Все это — куда большая ответственность, чем может вынести тот, кому дороже всего лишь его жизнь. Отвечая лишь за себя, ты не можешь быть лицом общности.

А я уже прожил немало, уж точно достаточно, чтобы понять некоторые механизмы, по которым существовало то, глобальное и гуманитарное общество той Земли и сословное, замедленное и враждебное по отношению к техническим инновациям этой. Некоторые… но этого вполне хватило, чтобы определить своё место в жизни и всём остальном. Я не плохой, не хороший, даже не убийца, вор, грабитель и подлец, хотя каждый из эпитетов мне замечательно подходит. Эгоист, нарцисс и эксплуататор? Тоже будет ничем иным, как правдой. Все зависит от точки зрения, а у меня она одна, причем, невзирая на массу сложностей и нюансов, простая как сапог.

Я — Эмберхарт. Человек, который может натравить двух сверхъестественных лисиц на совершенно ни в чем не виновных жителей хабитата Фукуоси, чтобы получить тактическое преимущество в краже поезда.

Кицуне также вряд ли заморачивались собственным самоопределением и переоценкой шкалы ценностей, поэтому они, подсыпав отраву в пищу расположенных на постое в хабитате солдат, еще его и подожгли. А может, сделали и еще что-то, нам, затаившимся настолько близко от патрулей, насколько это было безопасно, было не видно.