Эта она. Её аромат достигает моего чувствительного носа, смешиваясь с запахом химикатов, сладких фруктов и ароматных цветов.
Я думал, все люди находятся в каютах. Неповиновение приказам?
Панели подвешены высоко над растительностью. И я много не вижу. Женщина действительно там? Я не смогу забраться на хрупкое строение, чтобы узнать.
Вместо этого закрываю глаза, ожидая, когда стук в моей голове утихнет.
Глава 3
Закончив очистку блока закрытых кислородных фильтров, я вся покрыта зеленой слизью. Масса имеет странный травянистый запах, как у рубленного сельдерея. Мои волосы пропитаны потом, а защитные очки снова измазаны в зеленой слизи. Я снимаю их и засовываю в верхний карман защитного костюма.
Схватившись руками в перчатках за узкие перила лестницы, я опасно балансирую, медленно спускаясь. Под моим весом лестница немного скрипит.
У моего покойного отца случился бы припадок, если бы он увидел подобное. Как главный ученый крупной биотехнологической компании на Земле, он был большим поклонником безопасности и гигиены труда.
Но здесь на Фортуне? С этим особо не заморачивались.
Всё, что происходит в далеком космосе, остается в далеком космосе, верно?
Начальник станции Эмин держит всех в ежовых рукавицах. Ходят слухи, что он сокращает расходы и откладывает понемногу себе в карман, переводя деньги в секретное налоговое убежище за пределами планеты.
По-видимому, именно поэтому начали выключать свет во время ночного цикла. Ради экономии электроэнергии мы должны ходить по темным коридорам с долбаными фонариками.
Полная задница.
Я достигаю пола и иду по узкой извилистой дорожке, которая проходит мимо высокопродуктивных фруктовых деревьев. В нашей установке жизнеобеспечения растут суперпривитые деревья с Земли, которые плодоносят намного быстрее обычных. Цикл роста яблок от цветка до фрукта составляет одну неделю. Деревьям помогают кислородные фильтры, очищая воздух.
Вот почему здесь всегда пахнет свежестью.
Снаружи, особенно в жилых отсеках, иногда немного воняет. Вот что происходит, когда тысячи людей запихиваются в гигантское, плавающее ржавое ведро.
Поэтому я предпочитаю прятаться в куполе установки, пока кордолианцы нас захватывают. Не говоря уже о том, что я могу съесть яблоки, персики и вишню.
Достигнув маленького поворота тропинки возле главного входа, я замираю.
Кто-то смотрит на меня.
— Ты! — Я глазею на кордолианца. Он сидит на скамейке, которую мы в шутку называем козеткой. — Тебе нельзя здесь находиться!
— Человек. — Недовольство отражается на его лице. На нем забавные солнцезащитные очки. Они выглядят как продолжение его причудливой наноброни. — Всем было приказано вернуться в свои комнаты.
Он встает, хватает пару угрожающих на вид клинков, закрепляя их за спиной, и подходит ко мне.
— Почему ты ослушалась приказа начальника станции?
— Я выполняла очень важное задание.
— Ты пренебрегаешь собственной безопасностью ради работы?
— Видишь там кислородные фильтры? Я их чистила. Чтобы они не взорвались. Моя работа — обеспечивать чистый воздух. Так что извини, если ты расстроился, что я не вернулась в свою комнату, но другие дела важнее. Как, например, убедиться, что все дышат свежим воздухом. — Я сужаю глаза, пытаясь перенять устрашающий вид кордолианца. А он хорош, когда угрожающе приближается. Его серые губы неодобрительно поджаты. Он делает ещё один шаг, и я пячусь, краем глаза присматривая ближайший путь отступления.
Если бы было возможно, я бы забралась обратно в фильтровальную установку. Кордолианец слишком тяжелый, он не заберется туда.
Надеюсь, его нанокостюм не дает ему возможности летать. Это всё усложнит.
Кордолианцы летают?
— Неужели все человеческие женщины так мало заботятся о приличиях? — Он критически осматривает меня сверху вниз, мое отражение мигает в его черных очках.
— Приличиях? — Я сдержала смех. Слово такое старомодное, даже на универсальном языке. Знаю, что выгляжу ужасно с зелеными пятнами на одежде и волосами, превратившимися в птичье гнездо. — Это горнодобывающая станция. Мы здесь работаем. Ты знаешь, как трудно не сломать ноготь, пока чистишь засохший фитогель? Вот почему я всегда их подстригаю — Я шевелю пальцами в перчатках. — Не знаю, что вы, ребята, ожидаете от дам своего вида, но на дворе двадцать четвертый век. Я не собираюсь никого впечатлять.
— Хм.
— Как бы то ни было, мистер, эм, как мне к вам обращаться?
— Ты можешь звать меня генерал.
— Тогда генерал. — Получается, мы не перешли на «ты». Или даже на фамилии. Просто «генерал». — Вы, ребята, претендуете на Фортуна-Тау? Теперь мы под кордолианской юрисдикцией? Всё из-за этого?
Он склоняет голову, выражение его лица невозможно прочитать. На него падает луч света, делая его серебристо-серую кожу блестящей. Его волосы светлее, чем кожа, почти белые. Все солдаты во вселенной, похоже, подчиняются одному уставу, потому что его волосы коротко подстрижены.
Его заостренные уши дергаются так быстро, что я уже снова хочу увидеть это движение.
Что вообще это значит? Признак того, что кордолианец зол?