Воин-Пророк

Койяури развернулись и кинулись прочь, через ложбину, края которой уже осыпались. Но вместо радостных криков раздались вопли ужаса. Где-то вспыхнули огни, настолько яркие, что отбрасывали тени при полуденном солнце.

«Он никогда не испытывал ко мне ненависти…»

Да и как он мог? Куссалт был единственным, кто…

«Смешная шутка. Ха-ха, старый ты дурак…»

Кто-то стоял над ним и кричал.

Усталость. Случалось ли ему раньше так уставать?

— Кишаурим! — вопил этот кто-то. — Кишаурим!

А, это те огни…

Сильный удар. Лопнувшие звенья оцарапали щеку. Куда подевался шлем?

— Саубон! Саубон! — кричал Инхейри Готиан. — Кишаурим!

Саубон провел рукой по щеке. Увидел кровь.

Неблагодарная скотина. Гребаный чурка.

«Позаботься, чтобы они были наказаны! Накажи их! Накажи!»

Чурки гребаные.

— Атакуй их, — ровным тоном произнес галеотский принц.

Он сидел, прижимая к себе мертвого конюха.

— Ты должен атаковать кишаурим.

Они шли, стараясь не попадаться на глаза арбалетчикам, снабженным Слезами Господними, которых, как они знали, айнрити держат в задних рядах. Нельзя было рисковать ни одним из них, особенно теперь, когда Багряные Шпили подключились к войне. Они были кишаурим, Водоносами Индары, и их дыхание было драгоценнее дыхания тысяч. Они были оазисами среди людей.

Проводя ладонями над травами, над золотарником и белым ковылем, они шли к строю айнрити; их было четырнадцать. Ветер и восходящие потоки воздуха трепали желтые шелковые рясы; змеи — у каждого на горле их было пять — вытянулись, словно свечи на канделябре, и внимательно следили за всем, что происходит вокруг. Охваченные отчаянием айнрити раз за разом выпускали тучу стрел, но древки сгорали в магическом пламени. Кишаурим продолжали идти, обводя слепым взглядом выдавленных глаз ощетинившийся строй айнрити. Там, куда они поворачивались, вспыхивал невыносимо яркий голубой свет, от которого кожа покрывалась волдырями, железо прикипало к телу, а сердца обугливались…

Немало северян остались на местах, падая и прикрываясь щитами, как их учили. Но многие обратились в бегство — юсгальдеры и агмундрмены, гаэриши, нумайнериши и плайдольмены — глухие к крикам офицеров и лордов, пытавшихся навести порядок. Ряды айнрити смешались. Битва превратилась в бойню.

Посреди всего этого беспорядка принц Фанайял со своими койяури бежал прочь от ложбины, а шрайские рыцари гнались за ними сквозь тучи пыли и дыма — по крайней мере, так показалось бы тому, кто взглянул бы на это со стороны. Сперва фаним просто не верили своим глазам. Многие кричали, но не от страха или тревоги, а от изумления при виде свирепости этих чокнутых идолопоклонников. Когда же Фанайял свернул в сторону, Инхейри Готиан, а с ним около четырех тысяч шрайских рыцарей по-прежнему продолжили скакать вперед, с криками — с рыданиями — «Так хочет Бог!».

Они рассыпались по равнине Битвы. Они неслись над травами, в страхе прижимаясь к гривам коней, и яростно кричали, бросая вызов врагу. Они атаковали четырнадцать кишаурим, погнав коней в тот адский свет, что исходил от лиц жрецов. И умерли, сгорели, словно мотыльки, полетевшие на угли в самой глубине камина.

Голубые нити раскалились добела; они ветвились, сверкали сверхъестественной красотой, сжигали руки и ноги в пепел, взрывали тела, уничтожали людей прямо в седлах. Среди пронзительных воплей и воя, среди грохота копыт и громового клича «Так хочет Бог!» Готиан кубарем полетел с обугленных останков лошади. Сверху рухнул Биакси Сковлас — от его ноги осталась лишь обгорелая культя, — и его растоптали те, кто скакал следом. Рыцарь, мчавшийся прямо перед Кутием Сарцеллом, взорвался, и его нож со свистом вонзился Сарцеллу в горло. Первый рыцарь-командор ничком рухнул на землю. Вокруг бушевала смерть.

Мозги кипели в черепах. Лязгали зубы. Сотни погибли в первые тридцать секунд. Испепеляющий свет был повсюду, его лучи ветвились, словно трещины по стеклу. И все же шрайские рыцари продолжали гнать коней вперед, скакали по тлеющим останкам своих братьев, мчась навстречу гибели — тысячами! — и крича во всю глотку. Кусты и трава вспыхивали. Жирный дым поднимался к небу, и ветер нес его в сторону кишаурим.

Затем одинокий всадник, молодой посвященный, налетел на одного из жрецов-колдунов и смахнул ему голову с плеч. Когда ближайший кишаурим посмотрел на него пустыми глазницами, во вспышке пламени исчез лишь скакун юноши. Сам молодой рыцарь очутился на земле и с пронзительным воплем ринулся вперед. К его руке была привязана хора покойного отца.

Лишь теперь кишаурим осознали свою ошибку — высокомерие. Несколько кратких мгновений они колебались…