Воин-Пророк

Эсменет вновь вернулась к утомительной задаче: биться над знаками, переводя их в звуки, и биться над звуками, складывая их в слова.

День выдался жаркий, словно в пустыне, и особенно припекало в городе, где камень и кирпич-сырец впитывали солнце и будто удваивали его жар. Вечером Эсменет рано ушла в палатку и впервые за много дней уснула, не поплакав об Ахкеймионе.

Проснулась она в тот промежуток времени, который нансурцы именуют «утром дураков». Стоило ей чуть-чуть приоткрыть глаза, и сон тут же покинул ее, хотя темнота и прохлада говорили, что до утра еще далеко. Эсменет недовольно взглянула на откинутый полог палатки. Ее босые ноги торчали из-под одеяла. Лунный свет освещал их и мужские ноги, обутые в сандалии…

— В каком интересном обществе ты вращаешься, — сказал Сарцелл.

Эсменет даже в голову не пришло закричать. Несколько мгновений его присутствие казалось столь же должным, сколь и невозможным. Сарцелл лежал рядом с ней, подперев голову рукой, и большие карие глаза светились весельем. Под белым одеянием с золотым цветочным орнаментом на нем была шрайская риза с Бивнем, вышитым на груди. От него пахло сандалом и ритуальными благовониями, которые Эсменет не могла распознать.

— Сарцелл, — пробормотала она.

Давно ли он лежит здесь и смотрит на нее?

— Ты так и не рассказала колдуну обо мне, верно?

— Да.

Сарцелл с печальной насмешкой покачал головой.

— Порочная шлюха.

Ощущение нереальности схлынуло, и Эсменет ощутила первый укол страха.

— Чего ты хочешь, Сарцелл?

— Тебя.

— Уходи…

— Твой пророк — вовсе не тот, кем ты его считаешь… Ты это знаешь.

Страх перерос в ужас. Эсменет слишком хорошо знала, каким жестоким Сарцелл может быть с теми, кто не входит в узкий круг уважаемых им людей, но она всегда думала, что входит в этот круг — даже после того, как покинула его шатер. Но что-то произошло… Эсменет осознала, что ничего, абсолютно ничего не значит для мужчины, который сейчас рассматривает ее.

— Сарцелл, уходи сейчас же.

Рыцарь-командор рассмеялся.

— Но ты мне нужна, Эсми. Мне нужна твоя помощь… Вот золото…

— Я закричу. Я тебя предупреждаю…

— Вот жизнь! — прорычал Сарцелл.

Его ладонь зажала ей рот. Эсменет не нужно было чувствовать укол, чтобы понять, что он приставил к ее горлу нож.

— Слушай меня, шлюха. Ты завела привычку попрошайничать не у того стола. Колдун мертв. Твой пророк вскоре последует за ним. Ну и с чем ты останешься, а?

Он сдернул с Эсменет одеяло. Она вздрогнула и всхлипнула, когда острие ножа скользнуло по залитой лунным светом коже.

— А, старая шлюха? Что ты будешь делать, когда твой персик потеряется в морщинах? С кем ты будешь спать тогда? Интересно, как ты закончишь? Будешь трахаться с прокаженными? Или отсасывать у перепуганных мальчишек за кусок хлеба?

От ужаса Эсменет обмочилась.

Сарцелл глубоко вздохнул, словно наслаждаясь букетом ее унижения. Глаза его смеялись.

— Никак, я слышу запах понимания?

Эсменет, всхлипывая, кивнула.

Самодовольно ухмыльнувшись, Сарцелл убрал руку.

Эсменет завизжала и не смолкала до тех пор, пока ей не начало казаться, что она содрала горло в кровь.

Потом оказалось, что ее держит Келлхус, и Эсменет вывели из палатки к рдеющим углям костра. Она слышала крики, видела людей, столпившихся вокруг них с факелами, слышала голоса, громко говорящие по-конрийски. Кое-как Эсменет объяснила, что произошло, содрогаясь и всхлипывая в кольце сильных рук Келлхуса. Прошло то ли несколько мгновений, то ли несколько дней, и шум улегся. Люди разошлись досыпать. Ужас отступил, сменившись нервной дрожью стыда. Келлхус сказал, что пожалуется Готиану, но вряд ли удастся что-либо поделать.

— Сарцелл — рыцарь-командор, — сказал Келлхус.

А она — всего лишь любовница мертвого колдуна.

«Порочная шлюха».

Эсменет отказалась, когда Серве предложила ей остаться в их с Келлхусом шатре, но приняла предложение воспользоваться ее сосудом для омовений. Затем Келлхус провел Эсменет в ее палатку.

— Серве убрала там, — сказал он. — Она сменила постель.

Эсменет снова заплакала. Когда она сделалась такой слабой? Такой жалкой?

«Как ты мог покинуть меня? Почему ты покинул меня?»

Она заползла в палатку, словно в нору. Уткнулась лицом в чистое шерстяное одеяло. Почувствовала запах сандала…

Келлхус забрался в палатку следом за Эсменет, неся с собой фонарь, и уселся над нею, скрестив ноги.

— Он ушел, Эсменет… Сарцелл не вернется. После сегодняшнего — не вернется. Даже если ничего не произойдет, расспросы поставят его в неловкое положение. Какой мужчина не подозревал других мужчин в том, что те действуют, руководствуясь похотью?

— Ты не понимаешь! — вырвалось у Эсменет.

Как она могла ему сказать? Все это время она боялась за Ахкеймиона, даже смела горевать о нем, и при этом…

— Я лгала ему! — выкрикнула она. — Я лгала Акке!

Келлхус нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— После того как он оставил меня в Сумне, ко мне приходил Консульт! Консульт, Келлхус! И я знала, что смерть Инрау — не самоубийство. Я знала! Но так и не сказала Акке! Сейен милостивый, я так ничего ему и не сказала! А теперь он исчез, Келлхус! Исчез!