«Не убивай без необходимости!», – гласила третья заповедь ночного стрелка, перекликавшаяся с Поконом предков. Ратибор ждал, хотя необходимость была налицо, пальцы дрожали от напряжения, взгляд цепко удерживал цель. Собака словно почуяла незыблемую уверенность затаившегося во тьме человека, никак не могла решиться на напуск. Постепенно ее пасть сомкнулась, прикрыв зубы от лунного света, шерсть улеглась и огромный волкодав, припав на брюхо, медленно пополз по тропе, отведя морду чуть в сторону. Стрелок не спускал взгляда с приближающегося зверя, булат наконечника глядел точно в сверкающий красным отсветом глаз. Он никак не мог решиться – выстрелить или просто отпустить тетиву, но ползущая на брюхе несчастная тварь, только что потерявшая хозяина, теперь вызывала больше сочувствия, чем страха. Рука ослабла, медленно отпустив тетиву, наконечник разочарованно уткнулся в сырую землю, но два взгляда – звериный и человеческий, продолжали неслышную битву за право считаться сильнейшим. Ратибор знал, что стоит отвести глаза, собака тут же вцепится в горло, поэтому он держал ее взглядом, как охотник держит медведя рогатиной, и псина не сдюжила, первой отведя взгляд, скульнула тихонько и грохнулась на спину у самых ног, покорно открывая брюхо – самое уязвимое место. Это был знак подчинения, повиновения сильного перед сильнейшим.
Стрелок, еле унимая дрожь, потрепал лохматую шкуру, готовый в любой момент ударить зажатой в кулаке стрелой, осторожно, не делая лишних движений, стянул с плеча мешок, непослушные пальцы еле справились с узлом, свободная рука нащупала кусок холодного мяса и протянула прямо к мокрому носу. Длинный синеватый язык слизнул добрый кусман, как лягушка слизывает сидящую на листе муху, только бугор прокатился под шерстью на горле, обрубок хвоста благодарно ударил по мокрой опавшей листве.
– Как тебя звать, собаченция? – стараясь не проявить дрожь в голосе молвил Ратибор. – Или у тебя, бедняги, и имени собственного нету?
Собака перевернулась на брюхо и уже совершенно беззлобно взглянула на мешок, ожидая добавки.
– Ага, размечтался! – стрелок смелей потрепал жесткую шерсть за ушами. – Мяса больше нету. Ладно, буду кликать тебя Обманщиком. Здорово ты меня напугал своими зубищами, а оказался совсем не злой. Или опять водишь за нос? Все, хватит нежностей, нам еще конячку ловить! Ну, вперед! И не отставай.
Конь, не чуя поводьев, едва отбежал на два десятка шагов, теперь выискивал что-то у края тропы, шевеля влажными губами. С этого места уже виднелись огни огромного стана, раскинувшегося за лесом больше чем на половину версты. Ратибор привязал коня, шикнул на собаку, чтоб сидела спокойно и медленно, осторожно, двинулся к далеким кострам, крепко сжимая лук и не выпущенную стрелу.
6.
Витим ухнул бревно в назначенную яму и наконец перевел дух, рукавом вытирая струившийся пот. Солнце шпарило как жаровня, с голой спины Волка кожа сходила лоскутами, оставляя нездоровую красноту. Ближе к полдню воевода отдал ему свою рубаху, но все равно было худо – не смотря на пекло певца колотил мелкий озноб.
– Это жар от ожога. – хмуро пояснил Сершхан, вяло ковыряя заступом высохшую землю. – Ему бы лечь, да сметаной обмазаться, сразу бы полегчало.
– Чего уж проще… – сплюнул Витим и побрел за другим бревном. – Ящер бы побрал этих уличей…
Волк, стуча зубами, обтесывал колья, топор чуть не выпадал из слабеющих рук, но главное он уже сделал – тиверцы были предупреждены о побеге, переглядывались с надеждой и нетерпением, ждали сигнала. Надсмотрщики, здорово опухшие после вечерней гулянки, больше боролись с гудением в голове, чем подгоняли пленников, им было тошно с перепою и на все наплевать, только бы дождаться вечерней прохлады. Даже сторожевые псы старались держаться в тени изб, крепкие челюсти лениво клацали, гоняя огромных зеленых мух. Стук, гудение, скрип натянутых веревок, грохот бревен заполняли поляну, работа шла молча, на разговоры не осталось никаких сил. Уличи так же безмолвно и безучастно глядели перед собой, словно не замечая друг друга. Жара одолевала, выжимала семь потов, раскалывала головы болью. Все ждали вечера.
С утра пленников разбили на пять тесных кучек и развели по всей поляне, не давая, если что, действовать сообща. По десятку тиверцев рыли ловчие ямы у каждой из трех троп, выходящих к поляне – одна почти с востока, другая шла прямиком на юг, а третья вела на запад, самая широкая и проезжая. Остальные пленники рубили лес у восточного и западного краев, таскали бревна на обтеску и городили две пока не соединенные дуги частокола – короткую у юго-восточной тропы, и боле длинную между западной и южной. Сершхан рыл новые ямы под колья, еще больше удлиняя юго-западную дугу, Волк, вместе с двумя тиверцами, заострял бревна, а Витим, кряхтя и ругаясь, таскал их к отрытым ямам.