Войкафедра

– Но мы не хотим свою кровь отдавать, нам самим, может, еще понадобится… – Противно, но, в общем-то, по делу захныкали три подружки-прогульщицы с чудесными фамилиями: Сытая, Кроткая и Муковоз.

– Можете не сдавать, – пожала плечами староста. – Кто не сдаст, того военная кафедра к сессии не допустит. Мне так в деканате сказали.

Народ зароптал. Кто-то пытался собирать подписи под протестом, кто-то хотел идти жаловаться ректору. Но все прекрасно понимали: недаром у нашего ректора прозвище Черный Полковник. Оно точно неспроста. Так кому жаловаться-то?

Приближалась последняя пятница. Дальше – только сессия.

– А может, прикинемся больными? – хитро прищурилась Танька. – Кровь, кажется, только у здоровых берут…

– Больных у нас нет! – рявкнул, откуда ни возьмись, майор Романюк. – Тут вам не здесь, епть! Ну-ка, марш в донорский пункт! От сдачи крови никто еще не умирал, от нее одна только польза. Вон при царском режиме вообще кровопусканием лечили, епть, и ничего, выжили…

Но Таньку так просто не возьмешь. Она тут же унеслась в поликлинику, где работала ее тетя, немедленно выдавшая ей справку о недавно перенесенной инфекции.

А я покорно поплелась по указанному адресу. Никого в эту пятницу не было несчастней. Все – группками, друг друга поддерживают, дрожат гуртом. А я должна была лишиться 400 миллилитров единоутробной крови в полном одиночестве. Белые халаты всегда наводили на меня тоску, заставляя встрепенуться чувство опасности.

Когда коварная медсестра подставила под наполняющийся алой жидкостью шприц четвертую пробирку, я попыталась отодвинуть локоть и слабеющим голосом пролепетала:

– А мне вы хоть что-то оставите?

Дальше перед глазами все поплыло. Очнулась я на кушетке. В процедурной было пусто и бело. За окном валили огромные снежные хлопья, сцепляясь на ходу в причудливые узоры. Пошатываясь, я вышла из кабинета и… увидела Его. Он сидел на низкой банкетке, высоко держа перебинтованную в локте руку. Лицо было прекрасно, но совершенно бело, словно он сдал всю свою кровь, до последнего литра. Вот они, герои, безропотно и честно выполняющие свой долг перед военной кафедрой, то есть Родиной.

– Леля, – сказала я, протянув ему свою точно так же перебинтованную честную руку.

– Дима. – Он покачнулся мне навстречу, но промахнулся и ткнул своей рукой мне в живот.

Мы оба смутились. Мир потихонечку становился цветным. Я заметила на его бледном лице ярко-голубые глаза и вспомнила, что цыганка нагадала мне еще в школе синеглазую любовь. Любви пока не было, но жизнь стала обретать смысл.

– Ты со статистики? – поинтересовался Дима.

– А что, на мне написано, что я плохо учусь? – уже в своем репертуаре съехидничала я.

Увидев его недоумение, пояснила, что военная кафедра такого о нас мнения.

– Ты что, не в курсе? Разве вас не пугают переводом к нам? Ты сам-то откуда, не местный?

– С кибернетики. Нас так просто не запугаешь. А вот мы как раз другое знаем, что на вашей статистике самые красивые в институте девчонки учатся.

У меня в животе что-то затрепетало. Я схватилась за бок, испугавшись, что трепет может оказаться со звуком и будет похож на урчание. Дима улыбнулся:

– Ты, наверное, есть хочешь? Пойдем за талонами на обед. Нам, как донорам, положено усиленное питание, я слышал, даже… с красным вином. Айда, отметим знакомство…

И я уже вовсю любила эту пятницу, вообще все пятницы и всю военную кафедру вместе с майорами, полковниками и ВПХР.