Военные рассказы и очерки

— Ну, поговорим. Э, обожди!

Плачущего, с девичьим розовым личиком, вели офицера. Плакал он тоже по-девичьи — глазами и губами.

Хромой, с пустым грязным мешком, перекинутым через руку, мужик подошел к офицеру и свободной рукой ударил его в переносицу:

— Не ной!..

Тогда конвойный, точно вспомнив что-то, размахнулся и, подскочив, как на ученье, всадил штык офицеру между лопаток.

Станция.

Желтый фонарь, желтые лица и черная земля.

Ночь.

— Мы — нейтлалитетны.

— Верю. Отправляйтесь-ка вы лучше всего к себе на острова.

— Пликаз микадо.

— Тоже правильно! Прощенья просим, торопимся.

— Прощайте, господин командующий, — ответил японский офицер, улыбаясь какой-то странной, жалобной улыбкой.

«Чего это он? Неужели мы их так пуганули? Даже и самому не верится. Нет, он просто хворый», — подумал Вершинин, идя в канцелярию бронепоезда.

Толстому писарю он сказал:

— Запиши!..

Был пьян писарь и не понял; да и кто поймет?

— Чего?

Вершинин постоял, подумал. Нужно что-то сделать, кому-то сказать что-то…

— Запиши… — проговорил он с усилием.

И пьяный писарь толстым, как он сам, почерком начал:

— «Приказ. По постановлению…»

— Не надо приказа! Запиши: «Раз дали слово — через пять часов — сами через свой труп перешагнем, а в городе будем! Ты только подержись, Илья Герасимыч!» Верно?

— Куда верней! — согласился писарь и уснул, положив толстую голову на тоненький столик со следами кнопок и закапанный фиолетовыми чернилами.

Так слова Вершинина и не были записаны, как, впрочем, и многое другое, что случилось в эти удивительные дни.

Мимо депо — по-прежнему со своим узелком — уныло шагал старик Филонов. Слесарь Лиханцев преградил ему дорогу.

— Филонов, тебя в депо. Почетное дело!

— Какой мне почет? От кого? — печально спросил Филонов. — Сыну принес нынче шаньги — не пускают. Куда там к коменданту: в крепость даже не допустили.

Лиханцев быстро подвел Филонова к гудку депо:

— Ясно?

— Чего?

— Филонов! Тебе, как более всех обиженному белогвардейцами, депо поручило гудеть. Восстание!

Филонов отрицательно покачал головой.

— Не буду гудеть. Сам Пеклеванов приди, я все равно скажу — не буду.

— Очумел!

— Вы очумели, а не я! У меня в крепости сын. Будете брать крепость — интервенты сына моего расстреляют. Что вам, мово сына не жалко?

— На самом деле нельзя ему гудеть, убьют сына его!

Толпа рабочих шумит и сочувственно и с негодованием:

— Нельзя ему!

— Гуди, Филонов! Соображай все-таки!

— Гуди, старик! Что поделаешь: война.

Филонов, схватив валяющийся на полу тяжелый молот, подошел вплотную к гудку, загородил его собой, поднял молот и хрипло сказал:

— И сам не буду, и вам не дам!

Старый железнодорожник Васин достал револьвер:

— Мы с тобой, Филонов, рядом двадцать лет работали, ни разу не ссорились, — я первый и сказал, чтоб тебя позвали к гудку, а ты?.. Отказываешься?

— Сам Пеклеванов придет, и перед ним откажусь!

Ну, наконец-то огороды и пустыри кончились! Пересекли торопливо железнодорожную линию, подлезли под какую-то платформу, посмотрели с гневом и возмущением на убитую кем-то старуху, которая лежала на рельсах, уткнувшись растрепанной седой головой в длинную ковровую подушку. «Кто она? — подумал грустно Пеклеванов. — В чем она может быть виновата? Чья шальная пуля сразила ее? И скоро ли будут наказаны все эти преступники? Моего негодования мало, я прямо задыхаюсь от него… Нужен, действительно, параллельный центр…» Мысли, как видите, были у него довольно беспорядочными, и, чтобы беседой привести их в порядок, он обратился к Знобову:

— А что слышно о параллельном центре?

— Илья Герасимыч, я не понимаю.

— Это я говорил о параллельном… Семенов.

Депо было совсем близко.

— Вот мы и дома, — сказал Знобов. — Слава богу, все, кажись, благополучно.

Из-за угла — действительно из-за угла — раздался невыносимо громкий выстрел. Знобов, мгновенно повернувшись, выстрелил. Вывалился японец, быстро, почти стремительно, словно его вытолкнули. Но упал он не от выстрела Знобова: с револьвером из-за угла выбежала Маша.

— Я опоздала?..

— Ну что ты, Маша! И зачем ты сюда?

— Ты ранен, Илья?

— Да, кажется, меня слегка задело, — сказал с виноватой улыбкой Пеклеванов. — Поддержите меня, Семенов. Я еще вполне смогу сказать заготовленное… Прошу вас, побыстрее открывайте митинг, и мне — первому… Вообще, депо должно начать восстание…

— Не буду гудеть!

Через двери депо на носилках несут умершего Пеклеванова.

Филонов оторопело глядит в лицо Пеклеванова. Молот падает у него из рук, Филонов, ощупывая тело, кричит на все депо:

— Убили! Убили Пеклеванова!

Над депо и станцией проносится гудок.

Рабочие, стреляя и бросая гранаты, пробиваются по железнодорожным путям к артиллерийским складам.

— Пеклеванова убили!

— Товарищи, они хотели нас запугать…

— Да не те им подвернулись!

— Юнкера!

— Где?

— К бою приготовиться, товарищи!

Ворвались в склады. Когда выбили юнкеров и те убежали в крепость, — с удивлением переглянулись:

— Постой, ребята, что-то неладно!

— А что, Знобов?

— Как же это, утекая, они складов не взорвали?

— Перепугались!

— Юнкера-то?