Водонос умер

Не дожидаясь ответа Шуши, Замзам повернулась к Гадду:

— Сними с него галлябею и гони взашей голым!

Палач продолжал исполнять волю повелительницы, считая, что дискуссия закончилась. Но Шуша сделал шаг вперед, схватил Гадда за кисть и, завернув ему руку за спину, толкнул его так, что тот полетел на улицу, рыча от боли.

Шуша не отличался крупной фигурой или явной силой, но был из породы тех, кого называют жилистыми. При небольшом росте и худобе он был очень крепкий мужчина. Гадд, побитый и посрамленный, покинул поле боя, оставив Шушу наедине с Замзам.

Сейид сидел на своем месте и тщательно обсасывал косточки, пока не увидел, что отец подошел к Гадду. Здесь он понял — драки не миновать, и с радостью вскочил со стула. Ему давно хотелось увидеть отца дерущимся, особенно с этой грязной скотиной Гаддом. У Сейида зачесались кулаки. Он быстро соображал: Гадд с Замзам будут заняты отцом, Этих двоих достаточно как следует обругать, а вот Ханафи надо поймать и надавать ему за все — и за то, что он сын Гадда, и за свои личные обиды на подлую компанию.

Однако этим воинственным планам Сейида не суждено было сбыться. Гадд позорно сбежал, а Замзам не собиралась лезть в драку с Шушей. Толстуха помолчала немного, продолжая крепко держать Шеххату за глотку, — тот с большой надеждой смотрел на своего неожиданного спасителя, — потом повела бровью, покачала головой и с напускным спокойствием спросила водоноса:

— Что с тобой, Шуша? Или на любимую мозоль наступили?

— Раньше отпусти этого человека, потом поговорим.

— А ты его знаешь? Может быть, он твой друг или родственник, а?

— Да. Говорят тебе — отпусти!

— Отпустить этого проходимца?!

В груди этой бабы снова закипал гнев, но она постаралась его потушить, заговорила убеждающим тоном:

— Я лучше тебя знаю таких вот шаромыжников…

— Послушай, паломница, знаем мы его или нет — все равно отпусти. Я заплачу за него.

Баба была ошеломлена таким оборотом дела, не нашлась, что ответить, растерялась. Она лишилась удовольствия сотворить очередное зло, но ей заплатят, — а это самое главное. Лапы Замзам разжались. Шеххата поднялся, пощупал шею и не поверил, что спасся. Схватил свой разодранный пиджак, повесил его на плечо, поднял феску, водрузил ее на затылок и остановился, бросая недоуменные взгляды то на своего судью, скорого на расправу, то на творца великого чуда. Последний спокойно, но решительно спросил судью:

— Сколько он должен?

— Сколько с него? — спросила в свою очередь Замзам мальчишку Ханафи.

— Мозги, язык, похлебка, лепешки, салат и приправы — всего на четыре пиастра[7].

Шуша, не веря своим ушам, вопросительно посмотрел на Гадда.

— Четыре пиастра?!

— Никак не меньше.

Шуша ждал, что Шеххата эфенди опровергнет Гадда. Но бедалага утвердительно кивнул головой. Тогда водонос спросил его:

— И весь этот харч ты один съел?

— Ага.

— И у тебя в кармане ни гроша?

Увидев, что Шуша заколебался, Замзам обрадовалась возможности продолжать расправу над Шеххатой. Она с восторгом заорала:

— Прощелыга и голодранец! Ворюга и сын вора! Не я ли тебе говорила: дай его мне. Я-то из него выбила бы свое!

— Будет болтать! Сказано отпусти — и баста! Получишь свое и так, заплачу сполна, — проговорил Шуша.

Ну и сумма! Целых четыре пиастра сразу! У самого денег не густо… А этот сумасшедший нахал… По всему видно — сроду не получишь с него долга, хоть сто лет минует… Даже если продать всю его одежонку, как собиралась сделать Замзам, то у самого щедрого старьевщика не выручишь больше двух с половиной пиастров. Но иного выхода нет. К тому же наш водонос не привык бросаться своими словами. Отступление невозможно! Проявить столько мужества и благородства перед этой бандой грабителей, перед всеми сидящими и не заплатить, хотя бы сумма была для него огромной? Нет, он не даст повода злословить на свой счет ни Гадду, ни Замзам!

Все молча и напряженно ждали, что сделает Шуша. Шеххата вытянул запотевшую шею, увенчанную седой головой, закрытой истрепанной феской, и терпеливо ждал окончательного приговора. Замзам держала в руке дубинку, в любой момент готовая схватить пресловутого эфенди и содрать с него жалкое барахло. Сейид все еще кипел от драчливого возбуждения, не спускал глаз с Ханафи, своего заклятого врага, чтобы немедленно броситься на него, если потасовка все-таки возобновиться. Но Шуша, наконец, вынес свой приговор:

— Уплачу тебе все, что требуешь… Четыре пиастра… Десять… Хоть целый фунт… Сказал слово — и сдержу. Пусть человек идет куда хочет.

Хозяйка харчевни тяжело вздохнула от разочарования и удивления и зло бросила:

— Подавись ты им! На, бери! Деньги на бочку!

— Давай посчитаем вместе наши расходы. За воду ты должна мне тридцать пиастров. В прошлую пятницу я пообедал у тебя за три пиастра. Сегодня — тоже три. Итого — шесть. Добавь к ним четыре пиастра за этого приятеля. Всего будет десять. Значит, ты остаешься мне должна двадцать.