Водою и духом

«Царственное священство»: не просто царское достоинство и не просто священство, но их взаимная связь как исполнение, реализация одного в другом — такова тайна человека, открываемая нам во Христе. Если атрибутами царя являются власть и господство, то дело священника — приносить жертву, т. е. быть посредником между Богом и творением, «освятителем» жизни посредством ее включения в Божественную волю и порядок. Это двойная функция была свойственна человеку с самого начала, но в качестве единой функции, в которой естественная царственность человека находит свое исполнение в священстве, а его естественное священство делает его царем творения. Он имеет власть и господство над миром, но осуществляет эту власть посредством освящения мира, приводя его к соединению с Богом. Не только его власть от Бога и под Богом, но ее целью и содержанием является Бог как конечное благо, составляющее, как мы уже видели, внутренний закон всей власти. Поэтому эта власть осуществляется в жертве, которая, задолго до того как она стала почти синонимом слова «искупление», была и все еще продолжает быть существенным выражением стремления человека к соединению с Богом, творения — к своему осуществлению в Боге, и которая, по существу, есть порыв, акт восхваления, благодарения и единения. Таким образом, человек есть царь и священник по природе и по призванию.

Падение человека заключается в его отречении от священнического призвания, в его отказе быть священником. Первородный грех состоит в том, что человек выбирает несвященнические взаимоотношения с Богом и миром. И, быть может, ни одно слово не выражает лучше существо этого нового, «падшего», несвященнического образа жизни, чем слово, сделавшее в наше время поразительно успешную «карьеру» и поистине ставшее символом современной культуры. Это слово потребитель. Сначала увенчав себя титулом homo faber («человек умелый»), затем homo sapiens («человек разумный»), человек, по–видимому, нашел свое окончательное призвание как потребитель. И надо сказать, что имеются в наше время люди, которые в защите своих потребительских прав видят яркое и героическое назначение! Должны ли мы доказывать, что этот «идеал» начисто исключает саму идею жертвы, священнического призвания человека? Поистине печальное достижение нашего века — вполне в этом честного — гордое утверждение того, что предыдущие цивилизации пытались лицемерно скрыть. Разумеется, потребитель родился не в XX веке. Первым потребителем был сам Адам. Это он выбрал не священнический, а потребительский подход к миру: «питаться от него», использовать его и владеть им для себя, извлекать из него блага, а не посвящать его Богу, не приносить его Богу в жертву, не владеть им для Бога и в Боге. И наиболее трагическим плодом этого первородного греха является то, что и сама религия превратилась в потребительский товар, который призван удовлетворять наши «религиозные нужды», служить защитным покрывалом или лекарством, снабжать нас дешевым чувством собственной праведности и равно дешевыми, замкнутыми в себе и самодостаточными «духовностями», причем поставщиком всего этого стал священник, чьи особые, священные полномочия должны гарантировать полезность религии для общества и культуры, которые, в противном случае, не испытывали бы ни малейшего интереса к божественному призванию человека и всего творения.

Нет нужды говорить, что не таково подлинно христианское понимание человека, религии и священства. В Своем воплощении, в приношении Себя Богу ради спасения мира Христос явил истину — священническую природу человека — и, даруя нам Свою жизнь, в крещении и миропомазании Он, восстанавливает в нас наше священническое достоинство: власть предоставлять наши «тела в жертву живую, святую, благоугодную Богу» (Рим. 12:1) и превращать всю нашу жизнь в «разумное служение» (Рим. 12:1).

Но тогда Церковь, которая сама есть дар и присутствие этой новой жизни в мире и, следовательно, сама есть приношение, жертва и единение, также с необходимостью обладает священнической природой в своей целокупности как Тело Христово и в своих членах как членах этого Тела. Ее священническая природа проявляется в отношении к самой себе, ибо ее жизнь состоит в приношении себя Богу, и в ее отношении к миру, в ее миссии приношения мира Богу и, таким образом, освящения его. «Твоя от Твоих Тебе приносяща о всех и за вся». Это приношение стоит в центре Евхаристии — таинства, в котором Церковь всегда становится тем, что она есть, именно потому, что Евхаристия выражает и исполняет всю жизнь Церкви, саму сущность человеческого призвания и назначения в мире.