Когда мне сейчас вешают цветы на уши по поводу того, что пивасик лучше водки, и хорошо, что наши ребятишки пивасиком жмуктуются, я скорбно ржу. Потому что пиво - дрянь хуже всякой водяры. Водка, условно говоря, бьет по «кумполу», но бьет сверху, по «высшим функциям», - а пивасик размывает фундамент сознания, пригашивая базовые инстинкты. То есть от водки у человека отключаются мозги, косеет глаз и вылазит наружу древнее, крокодилье нутро. Зато от пива вроде бы ничего не отключается, вроде и язык не очень заплетается, а так, только тормозит, и в глазах не туманит. Но вот инстинкты самосохранения, продолжения рода, защиты родного гнезда и так далее - это все как-то съеживается и меркнет.
Алкоголик на водке может быть умен и опасен. Пивасичник-пузлан, потливый, толстомясый - это либо глуповато набычившийся былдяк из гопы, либо, наоборот, лошара-терпила, идиотически улыбающийся, когда надо «бежать или драться». Водку дают воинам перед атакой. Пиво же неизменно входит в рацион рабов всех времен и народов, еще с египетских времен - для смирности.
Потому- то в девяностые пиво было главным социальным наркотиком, буквально опиумом для народа. Униженные и оскорбленные люди остро нуждались хотя бы в том, чтобы базовые инстинкты не орали так громко. Это было как зубная боль -да знаю, знаю я, что там у меня гниет, ну нет у меня денег на стоматолога… ой, болит-болит, вот сейчас аспирин на десну положу, хоть минуточку отдохну от боли. Так же и пиво: выпив бутылочек шесть, ты чувствовал, как внутри что-то умолкает, перестает орать голый нерв: «Вот он - передых».
Я тогда нуждался в этом самом социальном наркотике в особо крупных дозах, так как дела у меня шли плохо. Отчасти спасало то, что пиво было дрянным - уж в этом-то я понимал. Но потом появилось хорошее, а потом и разливное - разное, чудесное. Явление «Гиннеса» народу составило эпоху, но для меня лично большим откровением стало нефильтрованное пшеничное, мутное. Когда ж в Москву завезли бельгийское пиво - о, ешечки, какое это было деньрожденье и хеппиньюйеар в одном флаконе.
Водку я распробовал благодаря дружеской помощи - внимание, не ирония! - одного славного человека, мы с ним и сейчас в прекрасных отношениях, если че. И он не хотел мне вреда, он не хотел мне сделать ничего плохого - он пытался меня познакомить с тем, что он сам искренне считал прекрасным. У него это получилось.
Для того чтобы подсадить человека на что-то, нужны условия. В частности, первый опыт потребления должен быть максимально позитивным. Это надо уметь устроить, разыграть. Для каждого нового удовольствия нужны свои декорации.
Тут они были такими. В холодный, серый, дождливый день мы с другом сидели в хорошем московском кабаке. Я пил пиво, которое ну совсем не шло под погоду. К тому же - это сыграло роль - я легковато оделся, а откуда-то дуло. Мой приятель пил, разумеется, водку, под горячее. Водку он, по случаю внезапной финансовой состоятельности, взял не хорошую, а прямо всю такую ну очень хорошую, хотя и дорогую, как три собаки. Водка была правильно подморожена, в запотевшем графинчике - то есть «смотрелась». В качестве посудинок нам принесли не вульгарные стопари, а лафитнички. Пил мой приятель, что называется, художественно - то есть излучая довольство. Ну и так далее - все условия как-то сложились, все подходило одно к другому. Так что, когда мне принесли мясо, я решил все-таки попробовать капелюшечку - вдруг да понравится.
Я до сих пор помню этот момент - когда зацепило. То, что я всю жизнь считал вонючей химией, вдруг показалось какой-то другой стороной. Не то чтобы я нашел вкус - но совокупность ощущений во рту, в желудке и в голове этот самый вкус с успехом заменяла. Я понял идею.
Через некоторое время беленькая плотно вошла в рацион. За ней паровозиком последовали еще всякие крепкие напитки - от граппы до коньяка. Кстати, любимый моими родителями коньяк, напиток советских «благородных», я так и не понял. Хотя понимание коньяка, - как и многих других хороших вещей, - вообще приходит с возрастом: как говорил мне один очень понимающий в этом вопросе дядька, до сорока за него лучше и не браться, не переводить продукт. Если это, конечно, воистину коньяк, а не бурая спиртоносная жидкость, так называемая, цур и пек ее производителям.
Короче, я пил. А поскольку комплекция и биохимия позволяли делать это без особых последствий - хмелел я медленно, набравшийся был безопасен себе и окружающим, «просто засыпал», в похмельной реанимации, как правило, не нуждался, - то пил я много, часто и с удовольствием.
***
Я пропускаю ту часть, которую обычно не любят слушать - «почему завязал». Будем считать, что это неважно. Потому что всякое приведение резонов в такой ситуации будет выглядеть впариванием и агитацией, а я этого не хочу. Мне не интересно агитировать за здоровый образ жизни, даже если я сам его веду. Вот уж что не ко мне.
Впрочем, советы как раз-таки будут. Для тех, кто по любым каким-то своим причинам считает нужным завязать на достаточно долгое время.