Водка (июнь 2008)

Понемногу люди собрались, и в зале возникла та самая, вроде бы расслабленная, но уже готовая к началу предстоящего действа, чуть искрящаяся атмосфера. Люди еще разговаривали меж собой, но в любое мгновение готовы были легко, хоть и без подобострастия, замолчать. Но вот того остро сосущего чувства, когда пустота на сцене становится совершенно невыносимой и всякий желает, чтоб она была немедленно заполнена, - его не возникало.

К тому моменту, как Михаил образовался на сцене, я успел принести себе еще пару тяжелых и холодных, как гири, бокалов пива. Несколько десятков людей несколько раз ударили ладонью о ладонь, приветствуя большого черноволосого человека, который выставил на стойку слева от клавиш белые листы с текстами песен.

Тяжелые пальцы звезды рок-н-ролла, который, конечно же, давно забыл быть звездой и почти никем так не воспринимался, - его, говорю, тяжелые пальцы деревянно коснулись клавиш. Раздался пока еще не распевшийся, напряженный голос, который проводил прямые линии в воздухе.

Отпивая из бокала пиво, уже невкусное - оно всегда невкусно, когда чрезмерно, - я ревниво оглядывал зал: как они реагируют на моего гостя, все эти люди, сидевшие вокруг за столиками, - и медленно пьянел, отчего ревность моя становилась не очень искренней, но гораздо более агрессивной.

Не в силах усидеть, я сделал несколько кругов по залу, заглядывая людям в лица, но ничего так и не умея определить.

Голос Михаила набирал крепость, и линии, пересекавшие зал, становились все более резкими и сложными.

Мое пиво никто не тронул, зато за столик подсели две девушки, по всему было видно - сестры, хотя одна светлая, а другая наоборот. Я немного посмотрел на них, сверяя скулы и разрез глаз, все более доверяя своей догадке.

- Сестры? - спросил я, когда голос Михаила смолк на минуту.

Они кивнули головой, словно бы отразившись друг в друге, светлая в темной, темная в светлой.

И я кивнул им в ответ. Сестры озирались по сторонам, явно далекие от произносимого высоким человеком на сцене. Отчего-то их поведение вовсе не смущало: порой девочкам положено быть рассеянными, неумными, невнимательными.

Но Михаил снова запел, и, допивая второй бокал с пивом, отдававшим странным кислым вкусом - словно жуешь рукав джинсовой куртки, - ну вот, дожевывая рукав, я заметил, как сестры, очарованные чем-то еще не ясным для них самих, обернулись к сцене, забыв обо мне.

Вместе с тем, на площадке в центре зала по одному, как заблудившиеся, стали собираться люди. Они стояли, подняв вверх удивленные головы, и в плечах их будто таилась готовая ожить судорога.

Этот двухметровый зверь медленно возвращал себе власть - сегодня, сейчас, у меня на глазах, - и власть эта все более казалась абсолютной и непоправимой. Сестры медленно встали и тоже пошли к сцене, мне очень понравились их джинсы, они были замечательно заполнены. Встав напротив Михаила, сестры делали бедрами плавные, почти неприметные движения, словно рисуя два мягких, плывущих круга - белый и черный.

Неожиданно пришалевший от выпитого, равнодушно оставив без вниманья круг черный и круг белый, кривя губы, я, по пьяному обыкновению, начал разговаривать с собой, в каком-то полубреду произнося: «Это опять звезда рок-н-ролла, вы же видите, слепцы… это опять звезда… вот он превращается из никчемного козыря в черного кобеля, которого не отмоешь до бела… ни бесславием, ни забвением, ни презрением не отмоешь его…»

Михаил действительно был похож на огромного, курчавого, умного пса, спасателя, и вот он взрывал лапами черные липкие почвы - за шиворот, крепкими зубами, вытаскивая одного за другим слабых людей в белый круг.

В белом кругу возле сцены толпилось уже жаркое множество, и общая, из плеча в плечо, судорога, наконец, надорвалась, вырвалась, раскрыла рты и грудные клетки, и после очередного вскрика звезды все закричали в ответ, требовательные и влюбленные.

Михаил впервые улыбнулся - наверное, в очередной раз поняв, что - он еще в силе, еще в голосе, и снова овладел тем, на что издавна имел все основанья.

Мальчики возле сцены, слушая требовательный голос, напрягали мышцы и жаждали сломать кому-нибудь голову.

Сестры рисовали круги один за другим, и движения их становились несдержанней и сложнее, - теперь, в каждом кругу, они изящно выводили крест, или некий иероглиф, требующий разгадки.

Даже порочные хозяева кабака начали дергать щеками, словно из них выходил бес, погоняемый черным псом.

- Сыт по горло! - выкрикивал свой древний боевик человек на сцене. Он, казалось, стал вдвое больше, и ненасытное его горло затягивало всех будто в черную воронку. Собравшиеся пред ним кружились все быстрее и быстрее - сумбурные, растерявшиеся, набирая сумасшедшую скорость, сшибаясь и расшибаясь. И когда глотка заглотила всех, собравшиеся словно вышли разом в иной свет, где глаза развернуты настежь, и хочется кричать так, чтоб легкие вместили и выместили всю ярость сердца и всю радость плоти.

Звезда рок-н-ролла, вернувший за сто минут свое званье, стоял на сцене, потный яростным потом землепашца, искателя и трудяги.