Водка

- Но вы мне не ответили насчет трехдневного срока. - Она положила свою теплую и чуть влажную ладонь поверх его руки, таким ласковым способом прервав поползновение.

- Уговор дороже денег, - вздохнул Олег. - Отдайте хотя бы за то, что уже продано. А я уж как-нибудь выкручусь перед начальством.

Он убрал свою нахальную руку с её ноги и подумал: "Отдалась бы!" Директриса тут же прекратила строить глазки и вытащила из кармана жакета деньги. Из кокетливой куклы постбальзаковского возраста она мгновенно превратилась в бизнесвумен с твердым взглядом.

- Тогда я рассчитаюсь за те двести упаковок, что забрали сейчас.

И она с космической скоростью зашуршала купюрами. "Нет, не отдалась бы, - подумал Олег с разочарованием. - Вовсе ничего бы не заплатила, наоборот, выторговала бы ещё неделю отсрочки, а насчет потрахаться показала бы шиш!" Улыбаясь, а внутренне даже посмеиваясь по поводу этого своего открытия, он весьма откровенно посмотрел на директрису. И этим весьма её смутил. Она замедлила скорость отсчета и поглядывала на него с подозрением. Так или иначе, но деньги у него появились. Да ещё имелась твердая перспектива через два дня ещё раз получить в этом же магазине приличную сумму. До чего ж он мудро поступил, на свой страх и риск дав этой мадам "Синеглазку" в кредит, как чуял.

СЕКСИЗМ, ФРЕЙДИЗМ И ГУМАНИЗМ

Старой Канарейки дома не оказалось. Олега это обрадовало. Еще больше обрадовало, что потертая замшевая курточка Любы висела на вешалке в прихожей. А сама она спала, свернувшись калачиком и натянув одеяло чуть не до макушки. Не сбежала, значит.

Выложив купленные продукты в холодильник на кухне, Олег осторожно прошел в комнату, закрыв за собой дверь на шпингалет. Люба спала. Ее пухлые губки приоткрылись, вокруг рта залегли безвольные складочки.

- Боже мой, - сказал он шепотом, - до чего же я гнусный тип.

И начал раздеваться.

Вообще-то Олег предпочел бы более просторное спальное место. Но раз уж так сложилось, приходилось довольствоваться тем, что есть. Он быстро разделся и слегка подвинул Любу, заставил её выпрямиться в постели. Она же все старалась свернуться калачиком, заполняя всю кровать, и отставленным задом норовила его столкнуть. При этом Люба постоянно вздрагивала и стонала во сне. Ее мучали кошмары. Олег лежал на боку, обнимая её одной рукой. Иначе он просто не умещался.

Приставать к женщине, которая даже во сне испытывает ужас, было бы свинством. А разбудить её Олег не решался. А вдруг спросонья снова истерику закатит? Да, честно говоря, и желания особого он не испытывал. Даже странно. Гюзель влекла почти неудержимо, директриса "Хозтоваров" своими пухлыми прелестями тоже заводила будь здоров. А тут лежит с ним в постели молодая здоровая девка - и ничего.

Олег осторожно, стараясь не разбудить, погладил её по плечу. Сквозь рукав надетой на Любу блузки ничего особо волнительного не почувствовал. Провел рукой вниз по её телу. Рука словно провалилась в низину на талии. Полоса горячей влажной кожи. Потом ладонь круто взмыла вверх по бедру, тоже горячему и скользкому. Даже не задержалась на узкой полоске трусиков.

Люба спала по-прежнему крепко, никак не реагируя на его поползновения. Осмелев, Олег передвинул руку ей на живот. Двинул в обратном направлении вверх. Скользнул под сбившуюся блузку. Наткнулся на лифчик и заскучал. Стало неинтересно. Слишком детским оказался этот её бюстгальтер. Соответственно, и его содержимое. И это окончательно добило и без того слабый настрой.

Олег почувствовал отвращение к самому себе. Словно он какой-то педофил, обманом затащивший хилую малолетку в постель. Умом он понимал, что лежащая рядом девушка совершеннолетняя и физически развитая в полном соответствии с возрастом. Мало того, она до этого целый год жила с болваном Васей. А до него, может, ещё с дюжиной таких же быков. Но эти мысли отвращали Олега ещё больше. Ну, не мог он отнестись к Любе, как к взрослой девушке, женщине. Он инстинктивно воспринимал её, как ребенка. И этот инстинкт отторгал её, не давал возникнуть сексуальному влечению.

И вдруг Олег понял, в чем причина. Он внутренне, возможно, абсолютно бессознательно, отождествлял Любу со своей дочерью. Конечно, двенадцатилетняя Ленка, голенастая, угловатая, совсем ещё дитя, мало походила на вполне развитую, бедрастую Любу. Но детский беззащитный взгляд, этот улыбчивый безвольный ротик, тонкие запястья и многое другое, что не сразу схватывает взгляд, - все это были приметы большого, выросшего, но все же ребенка.

И Олег, слегка потрясенный своим открытием, расслабился. Он уже не жалел о потраченных деньгах. Он понял, что заставило его швырнуть всю наличность на ящик перед жирным Труней. Он вовсе не Любу глупую купил, и не её свободу. Он, если угодно, откупился от собственной совести. Не швырни он эти деньги Труне, может, потом всю жизнь мучился бы. С ужасом представлял, что это его Ленка вот так попала, и никто пальцем не пошевелил, чтобы её спасти. Неведомое суеверное чувство подсказывало, что сделанное добро добром же и вернется, а не сделанное...