Во временное пользование

В полной прострации я услышала, как хлопнула входная дверь.

Розгин делал все основательно, до конца. Всегда.

Я тогда даже заплакать не смогла.

Сидела, смотрела в окна, увитые красно-зелеными листьями, тискала в руках билет.

В мою прежнюю, счастливую стрекозиную жизнь.

Для меня все закончилось хорошо, ведь так?

Тогда, пять месяцев назад, я не была в этом уверена.

Теперь, стоя на открытии собственной галереи и разглядывая свою картину, на которой только очень пристальный взгляд мог угадать очертания черной мужской фигуры в надвинутом на глаза капюшоне, стоящей в проеме двери, я могла с уверенностью сказать, что я счастлива.

Для меня определенно все закончилось хорошо.

P.S.

- Прикольная картина, - хрипловатый низкий голос за спиной заставляет вздрогнуть. Крепче сжать бокал с соком.

Я на мгновение закрываю глаза, собираясь с силами и унимая бешено бьющееся сердце, затем отвечаю.

Подчеркнуто нейтрально:

- Вы считаете?

- Неа. Мазня какая-то. Но бабла, наверно, стоит немерено. – Говорящий придвигается ближе, и его тяжелый, с нотками табака и спиртного парфюм заставляет мои колени подрагивать.

- Да, вы правы, картина не дешевая, но она того стоит.

- Нихрена. Зачем копия, когда есть оригинал?

Пальцы сжимают бокал сильнее.

Самоуверенный, невыносимый, наглый гад!

Как был, так и остался.

Я резко разворачиваюсь и упираюсь в черные серьезные глаза.

Ну здравствуй, Розгин.

P.P.S.

Она не изменилась.

Верней, не так.

Изменилась.

Стала еще круче.

Розгин медленно скользит взглядом от наливающихся злостью и радостью кошачьих глаз ниже, к пухлым губам, ниже к груди, ставшей как будто больше, ниже…

К небольшому, обтянутому облегающим платьем животику.

И застывает там намертво.

Губы удается разлепить не сразу. Но когда удается, вырывается невнятный хрип:

- Это… Это… ЧТО???

«ЧТО» выходит особенно страшно, но Княгиня не пугается.

Она, эта бессовестная, только что добившая его окончательно Княгиня, без которой он так и не смог существовать и вообще, хоть как-то нормально дышать на , мать его, Родине, улыбается улыбкой Моны Лизы, а затем берет его лапу, дрожащую, дико дрожащую лапу, кладет на свой небольшой животик, и Розгин в панике ощущает, как оттуда, изнутри, кто-то мягко постукивает ему прямо в центр ладони.

Он смотрит на свою руку, практически полностью закрывающую выступающий живот Княгини, чувствует тихое пумкание и опять спрашивает, так и не умея оторвать заторможенного взгляда:

- Что это? Что?

- Это – твой сын, Розгин, - спокойно отвечает Княгиня, - он с тобой здоровается.

Конец 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍