Во цвете лет

Когда он вышел, взяла я перо, чернила и бумагу и написала: сердечный друг, не смогу прийти сегодня в лес, ибо озноб объял меня. Через несколько дней приду к тебе. А пока будь здоров и благословен. Я лежу в постели. Я рада, что смогу весь день без помех думать о тебе. — И велела я Киле послать письмо. И взяла Киля письмо и спросила: кому? Учителю? — И я ей в гневе ответила: прочти и узнаешь, — а Киля читать и писать не умеет. И заговорила Киля: не гневайся, пташка моя, он же стар, а ты молодая да свежая, только что от груди отнятая, не ревматизм бы мой, я бы тебя на руках носила. Но ты подумай, что делаешь, и вообще зачем тебе мужчины?

— Ладно, ладно, ладно, — воскликнула я со смехом, — поспеши послать письмо, потому что время не терпит. — И сказала она: ведь ты еще чаю не пила, сейчас принесу тебе теплой воды, и умоешь ручки и горячего попьешь. — И принесла Киля воды. Озноб почти прошел, одеяла согрели тело, и мои усталые члены как увязли в простынях. Голова горела, и жар был приятен, и глаза пылали, горели в орбитах. И все же хорошо было на душе, и мысли ублажали меня.

— Смотри, вода остынет, — воскликнула Киля, — а я нарочно принесла горяченького. И все это от раздумий твоих и сердечных волнений. — Засмеялась я, и приятная усталость приумножилась. Успела я воскликнуть: письмо не позабудь, — как приятный сон сковал мои веки. День склонился к закату, и Минчи Готлиб пришла и сказала: слыхала я, что приболела ты, вот я зашла тебя проведать. — Знала я, что отец послал ее, и скрыла я свои мысли и сказала: простыла я, но уже прошло. — И вдруг взяла я ее за руку и глянула ей в глаза и сказала: почто молчите, госпожа Готлиб? — И сказала Минчи: да мы же говорим без умолку.

— Хоть говорим без умолку, но главного не сказали.

— Главного? — воскликнула Минчи в изумлении. А потом сердито сказала: думаешь, пришла я сюда поздравить тебя с помолвкой? — Положила я руку на сердце, а другую протянула к ней и воскликнула: почему же не поздравите меня с помолвкой? — И Минчи нахмурила лоб и сказала: ты же знаешь, Тирца, что очень дорог мне Мазал, но ты юная барышня, а ему под сорок. Но хоть молода ты, но сердцем понимаешь, что через несколько лет он будет как сухой дуб, а прелесть твоей юности лишь умножится. — Услышала я ее речи и воскликнула: знаю, что вы собираетесь сказать, но я свой долг выполню.

— Долг? — воскликнула госпожа Готлиб в растерянности.

— Долг верной жены, любящей своего мужа, — ответила я и последние слова выделила. На миг смолкла госпожа Готлиб, а потом отверзла уста и спросила: когда вы встречаетесь? — Взяла я часы и сказала: если не дошло до него мое письмо, значит, ждет он меня сейчас в лесу. — И сказала она: в лесу он не ждет, так как наверняка и он простудился. Кто знает, может, и он лежит в постели. И впрямь как малые дети вы себя ведете, я просто ушам своим не поверила. — Испугалась я и воскликнула: он болен? — И сказала она: откуда мне знать, болен ли. Думаю, что болен, ведь вы как дети малые себя ведете, в летнем платье ты вышла в лес в зимний день.

— Нет, — воскликнула я, — весеннее платье в весенний день надела я. — И сказала она: не хотела я тебя обидеть, говоря, что летнее платье надела в зимний день.

Удивилась я, что и Минчи, и отец говорили намеками. И все же не прошла моя радость. Я все еще витаю в мыслях своих, а госпожа Готлиб сказала: странная у меня роль, дружок, роль злой тетки. Но что поделаешь. Я думала, что дурь молодой девчонки тебя дурит. Однако… — И Минчи не договорила фразы, и я не спросила, что «однако». Еще с полчаса сидела со мной Минчи и, уходя, поцеловала меня в лоб. И новый вкус был в этом поцелуе. Сжала я госпожу Готлиб в своих объятиях.

— Ах ты, проказница, — воскликнула Минчи, — растрепала мне прическу. Отпусти, поправлю. Взяла Минчи зеркальце и как расхохочется.

— Что вы хохочете? — спросила я с обидой. И дала мне Минчи зеркало. И вижу я, что все зеркало исцарапано, потому что выцарапала я на серебре имя Акавии Мазала бессчетное число раз.

Неделя миновала, а Мазал не пришел меня проведать. То гневалась я на него за его трусость, что отца моего он боится, то боялась, что болен он. Не спрашивала я отца и не хотела говорить с ним об этом. И вспомнила я легенду о дочери графа, что влюбилась в простого человека, а отец запретил ей. И заболела дева до самой смерти, и увидели лекари, что тяжела ее немочь, и сказали: немочь ее смертельна, и нет ей исцеления, ибо изнемогает от любви она. И тогда пришел отец ее к любовнику и умолял, чтобы тот взял его дочь в жены. Так я лежала в постели, и разные сцены увлекали мое воображение. И лишь повернется дверь на петлях, как спрашиваю: кто это? Сердце заходится, и голос мой как голос мамы в дни ее болезни.

И однажды сказал мне отец: врач говорит, что вернулись к тебе силы.