Она кусает его. Это больно, шок заставляет его отпрянуть и распахнуть глаза. Её палочка упирается ему в горло, а свободную руку она вздёрнула вверх, повторяя хрестоматийную дуэльную позицию.
— Никогда так больше не делай, — дрожащим голосом произносит она. — Ты не можешь заставлять меня, когда я этого не хочу. В обоих мирах такие законы.
Он тупо кивает.
Грейнджер смотрит на него, и он замечает, как неуверенность проскальзывает в её взгляде, словно лёгкая тень, как одна их тех, что сейчас пляшут по стенам замка.
— Хорошо, — говорит она и засовывает палочку за пояс. — Продолжим.
Он шагает по коридору в их устоявшемся, размеренном темпе. Только после того, как он возвращается в подземелья Слизерина и бесконечно воспроизводит их разговор, в его голове возникает мысль, что в её последних словах мог быть заложен и другой смысл.
***
В среду он замечает, что он почти одного роста с Роном Уизли, и что Гермиона Грейнджер на каблуках в аккурат помещается у Уизли под рукой. Эта мысль не оставляет его в четверг, в пятницу и в субботу, за завтраком, в классе зелий и в коридоре, а в субботу вечером он приглашает Пэнси Паркинсон в свою комнату, чтобы попрактиковаться с ней в поцелуях.
Сначала он целует её решительно и с силой, но она ёрзает и приглушённо протестует, поэтому он пытается целовать её нежнее и с удивлением обнаруживает, что ему это тоже нравится. Ему нравится, как она отдаётся ему и как гладит его шею, как сладко звучит её голос, когда она шепчет: «О, Драко». Ему нравится восторг в её голосе.
Пэнси ниже, а волосы у неё короче, они пахнут экзотическими фруктами, но стоит ему закрыть глаза, и он чувствует, что она мягкая и упругая в нужных местах, и всё после этого кажется правильным. Он не теряет голову, упражняясь с ней, поэтому не заходит дальше, чем собирался, хотя и понимает, что стоит ему попросить — и она останется. Но он совсем не возражает, когда она поправляет одежду, застёгивается и уходит.
Всё это можно назвать довольно приятным.
На самом деле, следующие два дня и большую часть вторника он пребывает в приподнятом настроении. В столовой и на уроках Пэнси постоянно садится рядом и без конца улыбается ему, при этом он вспоминает, что забыл сказать ей о том, что всего лишь практиковался. Ему кажется неуместным говорить ей об этом прямо сейчас, а ещё ему нравятся одобрительные взгляды от слизеринцев. От слизеринок он получает другие взгляды — отчасти оценивающие, отчасти заинтересованные, — и он понимает, что Пэнси, должно быть, похвалила его мастерство, и теперь он доволен ещё больше.
Естественно, как только он видит Грейнджер во вторник вечером перед Большим залом, от былого настроения не остаётся и следа, его подменяет мучительное чувство разочарования. Драко уверен, что она видела его с Пэнси — он постарался, чтобы она увидела его с Пэнси, — но она никак это не комментирует. Нет даже заинтересованного взгляда.
Он начинает думать, что, должно быть, неправильно истолковал её последние слова. Он стремительно приходит к выводу, что должен только радоваться этому. Радоваться, что эта грязнокровка больше не станет испытывать его, марая своими губами. К концу маршрута он практически полностью сумел себя в этом убедить. Но затем, сделав несколько шагов, она останавливается у хорошо освещённого проёма и говорит:
— Ну что?
И он подходит ближе.
На этот раз Драко уверен, что целуется намного лучше, и, судя по негромким звукам, которые издаёт Грейнджер, она тоже это признаёт. Пытаясь применить то, чему он научился с Пэнси, Драко начинает целовать её медленнее — Грейнджер тоже на это откликается. Он теряется в ощущении губ, языка, в том, как руки скользят по коже, а когда он снова приходит себя, её блузка расстёгнута, лифчик расстёгнут, а его ладони накрывают её тёплые и упругие груди. Он трогает её соски, сжимает их, задевает ногтем, и только стон, который она издаёт, возвращает его в реальность.
Грейнджер запрокинула голову, её глаза закрыты, а щёки пылают. Он замирает, его руки всё ещё прижаты к ней, и она поднимает голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.
— Что? — нетерпеливо спрашивает она.
Он начинает отстраняться, и она выпрямляется, но даже не пытается прикрыться.
— О, — говорит она, и её голос полон презрения. — Для тебя это слишком, как я посмотрю.
Драко с шипением грубо хватает её и впивается ей в сосок, прикусывая его. Она судорожно сжимает его шею, и он ухмыляется, скользя языком по её плоти. Потом он отстраняется, чтобы спросить:
— Слишком для тебя, Грейнджер?
И когда она выдыхает:
— Нет! — а потом дёргает его за полы рубашки, расстёгивая пуговицы, он снова теряется в ощущениях — на этот раз от её прикосновений.
Он не может касаясь её, не терять рассудка, поэтому заходит дальше, чем намеревается, а потом ещё дальше. Её карамельная кожа в свете факелов кажется очень нежной. Когда её руки касаются его члена сквозь ткань брюк, а его руки добираются до её влажных трусиков под юбкой, он вдруг выдаёт:
— Я хочу…
И она отвечает: