Во имя человека

Словно не было в прошлом экзаменов и практических работ, диплома об окончании университета, – Вишневский сызнова начинает изучать анатомию. Студенты и прозекторы в анатомическом театре могли засвидетельствовать, что он каждый день аккуратно являлся туда и оставался до позднего вечера. Не так уж часто врачи возвращаются на студенческую скамью, чтобы восполнить свое образование. Прилежным молодым человеком заинтересовался директор университета и пригласил его на должность помощника прозектора. Какая удача! Он больше не будет нуждаться; отныне все время принадлежит ему одному, он сможет круглые сутки заниматься любимым предметом. Прощай больничка, подсказавшая ему правильный путь! Он либо вернется настоящим хирургом, либо вовсе не будет им.

Это были лучшие дни его жизни. Никогда впоследствии его творчество, ничем не омраченное, не доставляло ему столько счастливых часов. Он сделал искусством то, что другие считали будничным делом. Надо было видеть его за работой, когда он препарировал кровеносные сосуды, мышцы, хрящи. В его руках нож словно терял свое острое жало, сталь скользила между тканями, нежно сдвигая и раздвигая их. Вот за веной, у самой надкостницы, лежат две веточки нервов, две частицы великой системы. Нельзя же отвернуться от них единственно потому, что природа скрыла их от нашего взора. Нет, нет, ни за что! Прилежные руки с завидным старанием выводят эти веточки на свет.

Затаив дыхание, за его движениями следят увлеченные студенты. Этот анатом-художник их околдовал. Как можно им не восхищаться: он за час отпрепарировал весь спинной мозг, обработал без малейшего изъяна! Так четко отделить двенадцать пар черепных нервов! Кто может сравниться с ним?

Способность страстно любить свое дело – свидетельство истинного таланта.

– Едва я успею вернуться домой, – сознавался Вишневский друзьям, – чуть отдохну, меня уже тянет назад. Я с нетерпением жду утра, когда снова займусь своим делом.

Вишневский сумел так увлечься анатомией, что удивил своих друзей в университете. Перемену в прозекторе отметил и сторож анатомического театра. Молодой человек стал все дольше оставаться на работе, задерживаясь нередко за полночь. По ночам за секционным столом долго маячила его одинокая тень и слышались звуки его песен.

Сдержанный и ровный, мастер посмеяться и других посмешить, он стал неспокойным, взволнованным, готовым по всякому поводу много и страстно говорить. С видом человека, посвященного в тайну, недоступную другим, Вишневский рассказывал своим знакомым, что в каждой конечности человека насчитывается двадцать пять сочленений. При каждом шаге, таким образом, в движение приводятся пятьдесят сочлененных участков. Сорок восемь суставов грудины и ребер и сорок шесть костных поверхностей позвоночного столба не остаются при этом в покое. Движения их еле заметны, но они повторяются при каждом шаге, вдохе и выдохе. В сущности, человек, который состоит из двухсот тридцати суставов, есть попросту многосуставная машина. Разве не любопытно, сколько требует такая аппаратура смазочного вещества и откуда такая смазка берется?

За этим следовала поэма о хряще и хрящеобразователях. Собеседнику следует, во-первых, знать, что перламутровая белая пластинка, оберегающая кости от трения, сущее чудо. Ни один кровеносный сосуд не содержится в ней, и все же хрящ получает питание из крови. В трех слоях его расположена армия клеток-строителей. На смену верхнему, гибнущему от трения суставов, являются нижние. Это похоже на то, что мы наблюдаем в кожных покровах: при каждом нашем движении одежда стирает мертвые клетки поверхностного слоя и их заменяют нижележащие.

Тут восхищенный рассказчик делал длинную паузу» Он стоял у преддверия величайших чудес, охваченный восторгом предвкушения.

– Хрящеобразователь не умирает, как клетка кожного покрова, бесславно. Смерть преображает его. Он становится мягким и скользким, обращается в смазочное вещество. Так на трущейся поверхности образуется равномерная прослойка мази. Чем интенсивнее нагрузка, тем больше гибнет строителей и растет количество смазочного материала. Маленькие труженики используются до конца. Бородавчатые бахромки суставов всосут то, что осталось от прежних строителей, и вернут эти остатки в кровяной поток.

Возможна ли какая-нибудь другая машина с такой совершенной системой смазки?

Слушатели соглашались, что конструкция в целом и в отдельных частях заслуживает всяческих восторгов, решительно отказывая технике в подобном совершенстве. Тогда страстный анатом с тем же жаром принимался говорить о других чудесах.

Все свидетельствовало о том, что Вишневский решил отдаться прозекторскому искусству, занять со временем кафедру нормальной анатомии – и успокоиться. Увлечение хирургией миновало и не вернется уже.