Внутри звездопада

тени чаек ищут крича
пропавшее сокровище на выгоревшем песке
город на острове, Морская София,
провожает старое солнце,
каждый вечер рыбы всплывают на поверхность воды,
трава становится горькой
ладан окуривает ядра пушек и чугунные якоря

женщины, безумные, как журавли
глядятся в покрытые ряской пруды,
в затмение, длящееся над морем, в помутнение
хрусталика ока утопшего бога;
они ложатся на землю, когда пушки стреляют
в полдень, они абсурдны и ветрены,
хохочут, взобравшись на старый маяк

с вершины маяка видно, как солнце
прижигает неровные края ран побережья
в башне смотритель ещё хранит
истлевшие карты в проекции меркатора и атласы
звёздного неба
спускаясь на побережье, он счищает песок
во время отлива с лиц утонувших богов,
влекомые музыкой, не зависящей от причин, как любовь
безумные женщины с хохотом несутся мимо него
в чёрные ольшаники у залива

«от рожденья душа умирает одна в пустыне…»

от рожденья душа умирает одна в пустыне
и любовь друга её утешает
а что есть огонь? есть огонь, выжигающий любовь.

если ты прокрался в чужую пустыню,
но не чтоб приложить к губам мокрую губку,
а чтобы предать, —
разгорится огонь

запечатает и твои начала

если захочешь снять печати – иди к нему, другу,
что давно простил тебя
за твоё несчастье

не там, где он ходит в мире в любви и славе
не там, где он ходит перед Богом в святом сиянье —
снова иди в пустыню, где он умирает

но не неси с собой воду – только свои печати
ты уже никогда не утешишь друга

ты думал увидеть друга, но там на суд над тобой соберутся
гневные боги,
не простившие тебе того, что простил он

и если они отпустят тебя за твоё несчастье,
никто не знает, спадут ли твои печати
но нет иного

«ушли в поля те, кто ел со мной хлеб…»

ушли в поля те, кто ел со мной хлеб
сон плывёт в тёмной воде
гораздо глубже чем можно подумать
тихо как птицы и солнце
помилован
я

IV Walking Dead

«я вмешивалась…»