Внутри картины. Статьи и диалоги о современном искусстве

Дёготь. Как, по твоим ощущениям, что пользовалось спросом в этот раз?

Бакштейн. Помню, что фотографии Эльмгрина и Драгсета. И еще пишущая машинка… Там просто очередь выстроилась.

Дёготь. Больше, чем в прошлый раз, люди хотели что-то приобрести?

Бакштейн. Да, больше. Порядка десяти–двенадцати произведений. Были даже организации, которые говорили, что они готовы системно к этому вопросу подойти…

Дёготь. Организовать продажу?

Бакштейн. Закупить биеннале на корню… (Смеется.)

Дёготь. А не организовать продажу, а закупить себе…

Бакштейн. С посредническими намерениями. Просто появление в Москве большого количества статусных произведений, которые имеют рыночный потенциал, – это редкость.

Дёготь. Выездная торговля… Теперь пару слов еще про Запад. Многие считают, что иностранные художники везут свои работы и едут сюда потому, что им за это много платят…

Бакштейн. Нет, конечно.

Дёготь. По аналогии с рок-певцами или с выставками «Гаража», видимо, возникает такое ощущение. Без гонорара сюда никто не поедет.

Бакштейн. Художникам не платят гонорар вообще, ни русским, ни иностранным. Так было с самого начала Московской биеннале, – правда, как я говорил, иногда выделялись деньги на производство работы, но это не гонорар. Оплачивают только проезд и проживание. Художники соглашаются, потому что это статусное событие, потому что есть пресса западная. Про нас были статьи в «Арт-форуме», в «Нью-Йорк таймс», в «Либерасьон», «Кунстфорум» напишет обязательно. В этот раз будет много немецкой, австрийской прессы.

Дёготь. Западный куратор здесь, в России, получает деньги сопоставимые, большие или меньшие в сравнении с тем, сколько он получает на Западе?

Бакштейн. Бывает по-разному. Куратор запрашивает, мы реагируем в зависимости от наших возможностей. При этом гонорары платятся исключительно из спонсорских денег. Государственные деньги не могут быть потрачены на гонорары.

Дёготь. Почему?

Бакштейн. Это условие.

Дёготь. Это записано в законе?

Бакштейн. Это разные типы бюджетов.

Дёготь. Возвращаясь к иностранной прессе, у меня есть такое ощущение, что в сравнении с Первой биеннале интерес Запада и вообще заграницы к Московской биеннале сильно упал. Я вижу меньше журналистов и гораздо меньше кураторов, которые приехали бы просто так, посмотреть…

Бакштейн. В первый раз у всех был шок, все были потрясены, что вообще биеннале в Москве возможна, что такие статусные люди, как Ханс Ульрих Обрист, Даниель Бирнбаум, Николя Буррио и Роза Мартинес, Яра Бубнова, согласились в этом участвовать…

Дёготь. Да еще и все вместе. Это напоминает мне как сейчас у Пинчука на Future Generation Art Prize: Джефф Кунс, Такаси Мураками, Дэмиен Хёрст и Андреас Гурски. То есть сразу все.

Бакштейн. Художники – это просто. Собрать кураторов гораздо сложнее. Причем мне стоило большого труда сделать так, чтобы вся эта группа не распалась. В общем, к Первой биеннале был огромный интерес, и вполне естественно, что сейчас не такой. Потому что это уже стало известным событием.

Дёготь. Но не говорит ли это о том, что возникло разочарование оттого, что Москва не выполнила той роли, которую на нее возлагали?

Бакштейн. Нет. Опять-таки благодаря «Гаражу» и прочим центрам, Москва стала уже привычным местом, куда Ханс Ульрих Обрист может взять и прилететь на один вечер, потому что…

Дёготь. А у него что, постоянная виза? С этим, кстати, большие сложности… Другой вопрос: если бы вдруг на выставке Вайбеля внезапно оказалось какое-нибудь антипутинское произведение некоего западного художника, то что бы было?

Бакштейн. Не могу ответить на этот вопрос.

Дёготь. Ты каждый раз надеешься, что этого не будет?

Бакштейн. Все кураторы, нужно отдать им должное, люди интеллигентные, и обычно вещи, которые могут вызвать вопросы, обсуждаются.

Дёготь. И ты бы в этом случае сказал бы, что это нежелательно.

Бакштейн. Я не могу сказать, что бы я ответил, но такие вопросы обсуждались, и принимались взаимоприемлемые решения.

Дёготь. Теперь что касается широкой публики. Я поняла, что твоя установка – это постепенное приобщение публики к современному искусству, поэтому ты считаешь важным, что на биеннале много посетителей. Министерству культуры тоже это, как я понимаю, нужно. А конечная цель? Ну хорошо, придет много посетителей, а зачем это нужно, для чего?

Бакштейн. Я это делал исключительно из чувства долга, для того чтобы здесь возникла какая-то развитая художественная инфраструктура.

Дёготь. То есть ты цивилизуешь людей, которые приходят на биеннале. Приобщаешь их к мировой культуре?

Бакштейн. Да, к интернациональной художественной культуре.

Дёготь. Которая сделает их более образованными и потому лучшими людьми? Или сделает их тяжелую жизнь легче, даст им просвет? В чем тут соль?