Внутренняя комната

Действительно, к этому вряд ли можно было что-то добавить. И всё же я дождалась момента, чтобы остаться наедине с Константином — момента, который из-за непривычного отсутствия отца представился лишь с наступлением темноты.

И когда, как того и следовало ожидать, Константин не сообщил мне ничего нового, мной овладела в высшей степени беспричинная уверенность в том, что они с матерью вместе хотят утаить от меня какой-то секрет.

— Но что там было? — наседала я на него. — Что случилось, когда вы были там вдвоём?

— А ты как думаешь? — ответил Константин, желая, как мне казалось, чтобы мама вошла в комнату. — Она убедилась, что я был прав, вот и всё. Да и что с того, в конце концов?

Этот последний вопрос лишь подтвердил мои сомнения.

— Константин, — сказала я, — мне нужно что-то сделать?

— Можешь взломать его, — ответил он почти раздражённо.

Но, реши я даже последовать его совету, меня избавило бы от хлопот совершенно непредвиденное происшествие. Когда на следующий день я вернулась из школы, мой дом исчез.

Константин сидел в своём привычном углу, в этот раз поглощая греческие парадигмы. Не заговорив с ним (когда он работал, это было в порядке вещей), я направилась прямиком в главную гостевую. Широкий сосновый стол, уже не начищенный до блеска, как когда-то, был пуст. Место, где раньше располагался мой дом, отчётливо выделялось, будто и в самом деле какой-то джинн унёс стоявший здесь дворец. Но я не видела никаких следов его перемещения: ни царапин на дереве, ни отпечатков ботинок, ни отвалившихся фрагментов.

Константин был неподдельно удивлён этой новостью. Но я ему не поверила.

— Ты знал, — сказала я.

— Конечно, не знал.

Он всё же догадался, о чём я думаю.

— Я не знал, — повторил он.

В отличие от меня (при случае), он всегда говорил правду.

Собравшись с духом, я выпалила:

— Они что, сами это сделали?

Я почувствовала неизбежный страх, но в каком-то смысле и облегчение.

— О ком ты говоришь?

— О них.

Я напрашивалась на насмешку, но Константин был добр.

Он сказал:

— Мне кажется, я знаю, кто это сделал, только не выдавай меня. По-моему, это мама.

Бесполезно было расспрашивать, насколько больше меня он знает об этом деле. Вместо этого я сказала:

— Но как?

Константин пожал плечами. Это была одна из многих усвоенных им привычек.

— Мама вышла из дома утром вместе с нами и до сих пор не вернулась.

— Наверное, она заставила отца.

— Но в комнате нет никаких следов.

— Может, ему кто-то помог.

Повисла пауза. Затем Константин спросил:

— Ты жалеешь?

— Отчасти, — сказала я.

Не по годам мудрый Константин удовольствовался этим ответом.

Вернувшись домой, мама попросту сообщила, что отец потерял новую работу и из-за этого нам пришлось распродать кое-какие вещи.

— Надеюсь, ты простишь нас, — сказала она. — Мне пришлось расстаться с часами. Отец скоро вернётся к чаю.

За ней я тоже не знала привычки лгать; но только теперь начала понимать, насколько относительной и удобной может быть правда.

Стоит ли говорить, что «теперь» значит теперь. Столь ясные понятия, вместе со всем, что они позволяют приобрести — или потерять — приходят позднее, если приходят вовсе. Стоит ли говорить, в сущности, о том, что всё изложенное выше слишком сильно пропущено через мой позднейший опыт, чтобы иметь доказательную силу. Впрочем, едва ли я что-то доказываю. Было бы что. Всё, что я могу сделать, это рассказать хоть что-нибудь о прошедших событиях, какими они видятся мне сейчас.

Помню, я обиделась, когда мама сообщила мне эту новость, добавив, что на самом деле я уже не любила мой дом и что, как только позволят финансы, взамен старого подарка мне купят что-нибудь получше.

Когда отец, насвистывая и притворно бодрясь по поводу потерянной работы, вернулся к ужину, я спросила, сколько он за него выручил.

— Чуть больше, чем отдал. Всего лишь бизнес.

— Где он сейчас?

— Тебя это не касается.

— Скажи ей, — вмешался Константин. — Она хочет знать.

— Ешь свою селёдку, — рявкнул отец. — И не лезь не в своё дело.

Таким вот образом мой дом очень скоро оказался забыт, а случавшиеся время от времени кошмары вернулись к прежним темам.

Как уже было сказано, в 1921 году я два или три месяца владела игрушечным поместьем и время от времени видела во сне, как существа, которых я считала его обитателями, каким-то образом вторгаются в мой дом. Следующими тридцатью годами можно распорядиться относительно быстро; это было время, когда я мерялась силами с внешним миром.

Я действительно занялась танцами, и хотя верховья искусства, равно как и профессии, от меня ускользнули, мне всё же удавалось содержать себя несколько лет — не такое уж скромное достижение. Я, что называется, отошла от дел после замужества. Физическая страсть, которую мой муж поначалу разжигал во мне, со временем ослабла и истощилась. Его объявили пропавшим без вести во время последней бессмысленной войны. Конечно же, он не вернулся ко мне. Я, по крайней мере, всё ещё скучаю по нему, хотя часто презираю себя за это.