Внеклассное чтение. Том 2

Экран качнулся, грохнулся на пол, и взорам обернувшихся политиков предстал малый отрок с выпученными от ужаса глазами.

— Impossibile! — пробормотал Метастазио. — Откуда он здесь?

Стало быть, про Данилу побежденный Пикин ему рассказал, а про Митридата нет. Получается, что капитан-поручик не вовсе пропащий?

— Это Митюша, воспитанник племянницы, — успокоил петербуржца хозяин. — Он совсем еще дитя, не тревожьтесь. Затеялся в прятки играть. Ступай, душа моя, побегай в ином месте. Видишь, мы с этим господином…

Итальянец проворно вскочил, двинулся к Мите.

— А-а!!!

Захлебнувшись криком, рыцарь Митридат припустил вдоль стены, пулей вылетел за дверь.

Сам не помнил, как пробежал длинной анфиладой. Ворвался в библиотеку с воплем:

— Данила! Он меня видел!

Фондорин и Павлина, сидевшие на канапе бок о бок, оглянулись.

— Кто? — рассеянно спросил Данила, и вид у него был такой, будто он не сразу узнал своего юного друга.

— Метастазио! Он хотел меня схватить! Он такой, он не отступится! И князь Давыд Петровича оплел, интриган! Mon Dieu, je suis perdu!.[4]

Графиня пронзительно завизжала, испуганно глядя на Митридата.

Он хотел приблизиться к ней, но она заверещала еще пуще, замахала руками.

— Минуту, друг мой! — сказал ему Данила. — Это истерика. Ваше неожиданное красноречие напугало Павлину Аникитишну. Сейчас, сейчас. Есть одно средство…

Он звонко шлепнул графиню по щеке, и она тут же смолкла, ошеломленно глядя уже не на Митю, а на обидчика. Ее ротик задрожал, но прежде, чем из него исторгся новый вопль, Данила наклонился и поцеловал — сначала ушибленное место, а затем и губы, лишив их возможности производить дальнейший шум.

Средство, действительно, оказалось удачным. Рука графини немного пометалась в воздухе, потом опустилась Даниле на плечо и осталась там.

— Ну вот, — сказал он, высвобождаясь (причем не без усилия, потому что к первой ручке, обхватившей его за плечи, присоединилась вторая). — А теперь, Павлина Аникитишна, я всё вам объясню.

И объяснил — доходчиво и недлинно: и про необычайные Митридатовы способности, и про его деликатность, понудившую образованного отрока прикидываться младенцем. Рассказал и о Митином петербуржском взлете, и о вынужденном бегстве. Не стал лишь касаться истории с ядом, сказав только:

— По случайности Дмитрий стал очевидцем одной каверзы, затеянной Фаворитовым секретарем. Подробностей, ma chere amie, вам лучше не ведать, ибо в подобных делах осведомленность бывает губительной. Вам довольно знать, что Метастазио намерен во что бы то ни стало истребить опасного свидетеля. И Дмитрий прав: этот господин ни перед чем не остановится. Судя по тому, что он назвал меня мертвецом, — Данила невесело усмехнулся, — на меня у славного итальянца тоже имеются виды. Если так, то защитить мальчика будет некому. Нужно бежать из Москвы, другого выхода я не вижу.

— Да, едем в Утешительное, к папеньке! — воскликнул Митя. — Это всего двадцать пять верст!

И сам понял, что сморозил детскость. Что может папенька против всемогущего Фаворита?

Павлина закрыла лицо ладонями, посидела так некое время. Митя думал, плачет. Но когда она отняла руки, глаза были сухими.

— Видно, делать нечего, — сказала она тихо, словно себе самой. — Иначе никак… — Тряхнула завитыми локонами и дальше говорила печально, но спокойно, даже уверен но. — Не поминайте злым словом, Данила Ларионович. И плохо не думайте. Изопью чашу до донышка. Видно, такая судьба. Но и цену назначу. Чтоб ни волос не упал — ни с вашей головы, ни с Митюшиной.

Фондорин как закричит:

— Мне такого выручательства не надобно! Да я лучше жизни лишусь!

— А заодно и ребенка погубите, да не простого, а вон какого? — покачала головой она, и Данила осекся. — Ах, сердечный мой друг, я чаяла по-иному, да не захотел Господь… Только не думайте, что я распутная.

— Вы святая, — прошептал Фондорин. По его лицу текли слезы, и он их не вытирал.

— Нет, я не святая, — вроде как даже обиделась Павлина. — И я вам это намерена доказать, сей же час. Чего теперь жеманничать? Не для него же беречься…

Она не договорила, взглянула на Митю.

— Митюшенька, кутенька… — Смутилась, поправилась. — Дмитрий, дружочек, оставь нас, пожалуйста, с Данилой Ларионовичем. Нам нужно поговорить.

Ага, оставь. А куда идти-то? Назад, к Еремею Умбертовичу? Только о себе думают!

Митя вышел из библиотеки, притворил дверь.

Лакей гасил свечи в стенных канделябрах, оставлял гореть по одной. Потом вышел в соседнюю комнату, дверь затворил. Такое, видно, в доме было заведение — к ночи двери в анфиладе прикрывать. Должно быть, из-за ночных сквозняков, предположил Митя.

Пристроился к лакею, переходил за ним из залы в залу. При живом человеке всё покойней.

В столовой, где сходились поперечные анфилады, повстречали другого лакея, который о визите Метастазио объявлял.

— Что тот господин? — боязливо спросил Митя. — Всё в салоне?

— Уехали, — ответил служитель. Как гора с плеч свалилась! Дальше пошел уже без опаски. Надо было на Давыда Петровича посмотреть — что он?

Князь сидел в салоне один, пристально смотрел на огонь.