Внеклассное чтение. Том 2

— Я не зверь, но ведь большое дело на мне, — продолжил Прохор Иванович. — Сколько людей в меня верят, и каких людей — не твоему батьке чета. Светлые головы, радетели Отечества. По одному подбирал, как жемчужины в ожерелье. Как за дело возьмемся — у нас горы прогнутся, реки вспять потекут. А тут ты. Я людей хорошо знаю, изучил за долгую службу. У тебя талант из цифири корень извлекать, а я умею то же с людишками производить, каждого до самого корня вижу. Вижу и тебя. Ты мозгами резв, да не мудр. И мудрым никогда не станешь, потому что душонкой слаб. Гниль в тебе, которую для красоты жалостью зовут. Не способен ты к нерассуждающему повиновению. От тебя большое дело погибнуть может. Сам рассуди — можно ль тебе жить? Никак нельзя.

Верно, оттого что, говоря это, тайный советник смотрел на Митю и не цепенил папеньку своим магнетическим взором, Алексей Воинович скинул морок, стал приходить в себя.

— Не поспеваю мыслью за вашими речениями, — воскликнул он, подбежав к сыну и обняв его, — но вижу, что вы желаете Митридату погибели. Сжальтесь над младенцем! Или уж разите нас обоих!

Сказал — и рубашку рванул, как бы обнажая грудь. Никогда папенька не был таким красивым, как в этот миг!

Но Маслов родительской самоотверженностью не восхитился, равнодушно пожал плечами:

— Гляди. Мне что одного похерить, что двоих. Только не будь еще глупей, чем я про тебя думаю. Чем лишиться всего, лучше потерять часть. У тебя ведь есть и другой сын. Решай, Карпов. У меня театры разводить времени нет. Желаешь умереть — умрешь. Хочешь жить — поедешь, со мной в Питер. Жену и старшего сына бери с собой. Для начала выговорю тебе чин статского советника, да в память о царицыном воспитаннике тысячонку душ. Для утешения. Но это пустяки. Скоро свершится некое событие, после которого мой помощник получит всё, что пожелает — хоть графский титул, хоть министерство. Только служи верно, не двурушничай.

— Графский титул? — повторил Алексей Воинович. — Ми… министерство?

И вдруг перестал быть красивым.

— Да. Или смерть. Выбирай.

Папенька всё еще прижимал сына к себе, но как-то рассеянно, без прежней горячности.

— Но… но что я скажу супруге, родившей в муках это дитя?

Взглянул на Митю сверху вниз — боязливо, словно не на живого человека, а на покойника.

Маслов отмахнулся:

— Насколько я успел узнать твою жену, ей можно набрехать что угодно. Через месяц она и не вспомнит, что у нее было два сына, а не один. О, твоей Аглаюшке будет чем себя занять в Санкт-Петербурге.

По лицу Карпова-старшего ручьем потекли слезы.

— Бог свидетель, я имел о тебе попечение самого нежного отца, но что я могу сделать? — зарыдал он, обнимая сына. — Ты же слышал, его превосходительство говорит, что ты всё равно обречен. Так не будь жестокосерден, не разрывай мне сердце. Подумай о матери, о брате, о твоем любящем отце наконец!

И Митридат понял, что в самом деле обречен, теперь уже окончательно и бесповоротно. И заплакал. Но не от страха, а от невыносимой печали.

Папенька разомкнул объятья, сделал шажок в сторону. Осторожно вытянул руку, погладил сына по голове.

— Бедное дитя! Ты ни в чем не виновато! Истинно говорят, что рано созревшие дарования не живут долго. Плачь, плачь! Ах, сколь мало наш рассудок способен предотвратить уготованные нам удары Фортуны и еще менее пригоден для нашего утешенья!

Глава двадцать первая СОЛНЕЧНЫЙ УДАР

— Утешайтесь тем, что скоро всё кончится, — шепнул Макс, из чего Николас понял, что физиономия у него, должно быть, бледная и перевернутая.

Команда покинуть квартиру поступила всего минуту назад. Оба мобильных телефона зазвонили одновременно: один у Макса, второй у Фандорина.

— Тут была задержка, — раздался в трубке мягкий, приглушенный голос Игорька. — Председатель комиссии опоздал. Теперь всё нормально. Вперед. Телефон всё время держите возле уха. Я предупредил ассистентку Ястыкова: если связь прерывается, не важно по какой причине, хоть бы даже технической, договору конец. Не молчите, всё время что-нибудь говорите, а я буду информировать вас о ходе торгов.

«Задержка» была нешуточной — почти полчаса, и с каждой минутой напряжение в прихожей, где заложники и охрана дожидались сигнала, возрастало.

Жанны не было, она состояла при своем боссе и руководила операцией по телефону. Николаса и Миранду опекали двое старых знакомых, Макс и Утконос. Поначалу Фандорин усмотрел в малочисленности стражи хороший признак, но по мере того, как пауза затягивалась, всё более крепла другая версия, нехорошая: это охраны должно быть много, а вот киллеров вполне достаточно и двоих. Магистр изо всех сил улыбался Мире и даже подмигивал — мол, всё хорошо, всё идет по плану, а сам уже готовился к худшему.

Когда враз затрезвонили телефоны, Николас чуть не вскрикнул от облегчения.

Сразу же вышли на освещенную солнцем лестницу: впереди Утконос, придерживающий за локоть Миру, потом, в такой же сцепке, Фандорин с Максом.

Тогда-то Николасов надзиратель и прошептал неожиданные слова утешения. А еще прибавил: