— Дяденька Пикин, пустите! — взвизгнул Митридат самым постыдным, щенячьим образом. — Что я вам сделал?
— Пока ничего, воробей, но скоро сделаешь мне много хорошего, — радостно сообщил гвардеец, влезая на подоконник с ногами. — Благодаря тебе я спишу половину долга.
Раскрыл окно широко, взял свою жертву покрепче, раскачал.
— Дознаются! — воззвал Митя к разуму злодея. — Прохор Иваныч поймет!
Пикин раскачивать мальчика перестал, неумного подумал.
— Не докажет. Лазил постреленок по окну, да сорвался. Ну, лети, воробышек.
И с этим напутствием швырнул царского воспитанника вниз — прямо на острые ежовы иглы.
Но немного не рассчитал силу преображенец — очень уж легок был метательный снаряд и пролетел чуть дальше, чем следовало.
Смертоносная щетина мелькнула перед самым лицом вопящего Митридата, не зацепила. Он вне всякого сомнения все равно убился бы насмерть о гранитные ступени, если б не чудо — уже второе за сей кошмарный день, если вспомнить спасение из колодца.
По ступенькам поднималась гаргантюанских размеров дама: куафюра у нее была вся в веточках, увенчанная картонным соловьем, а широчайшее платье a la panier[6] являло собой вид цветущей поляны. На эту-то поляну Митя и рухнул. Исцарапался о ветки шиповника и ивовые фижмы, порвал рубаху, но не разбился, а лишь прокатился по лестнице, от брошенный пружинистым кринолином. Спасительница отрока стояла ни жива ни мертва. Платье лишилось всей своей правой половины, и теперь дама в панталонах цвета «смущенное целомудрие» была похожа на обнаженную наяду, выглядывающую из-за куста. Ее крик, разразившийся секунду спустя, был душераздирающ, и оглушенный падением, переставший что бы то ни было понимать мальчик сломя голову ринулся прочь и от этого вопля, и от деревянного ежа, и от всей сияющей огнями громады дворца.
Сам не помнил, как пробежал через сад и вылетел из ворот. Приходить в себя начал от холода. Еще сколько-то пометался туда-сюда по заснеженной площади, вконец продрог и сообразил: деваться некуда, нужно идти назад, а там броситься в ноги матушке-государыне и всё-всё ей рассказать. Пускай или поверит и защитит, или рассердится и отошлет к папеньке с маменькой. Последнее еще, может, и лучше.
Зябко обхватив себя за локти, потрусил назад к воротам.
— Куда? — рыкнул на него часовой. — А ну кыш! — Я Митридат, царский воспитанник, — начал объяснять Митя, но солдат только выругался по-матерному.
— Ишь, мочалку прицепил, паскуденок!
Сдернул с Митиного подбородка фальшивую бороду и отвесил такую затрещину, что чудо-ребенок кубарем полетел в сугроб.
Помотал головой, прогоняя ушной звон. Не сразу понял, что обратной дороги нет.
Побежал к другим воротам, где солдат был добрее: просто посмеялся выдумке про воспитанника, да замахнулся, а бить не стал.
И то — какой из лапотного оборванца Митридат и императрицын любимчик? Курам на смех.
Прыгая на месте, чтоб вовсе не замерзнуть, Митя попробовал применить лучшее из всех оружий — разум. Однако чем больше размышлял о приключившейся нелепице, тем отчаянней представлялось положение.
Бежать в Зимний, домой? Так туда тем более не пустят. На дальних дворцовых караулах, мимо которых не пройти, часовые — злее собак. Сколько раз видел, как они зевак тычками да прикладами гоняют.
Ждать, пока закончится маскарад, и подбежать к кому из знакомых? Так ведь это сколько еще торчать на холоде. Пожалуй, дух испустишь.
Недоступный дворец сиял чудесными огнями, ветер доносил звуки небесной музыки — видно, начались танцы. Там, за оградой и черными деревьями сада, был истинный Эдем. Обретаясь внутри сего райского вертограда, неблагодарный Митридат не ценил своего счастья, теперь же неземные врата замкнулись, и изгнанник остался наедине с ночью, злым северным ветром, ледяной моросью. Идти некуда, но и стоять нельзя — погибнешь.
Бывший небожитель, гонимый ненастьем, дрожал и всхлипывал, уныло бредя прочь от Эдема медленной стопой.
Глава седьмая
БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ
Это просто буря, сказал себе Николас, протирая глаза. Просто дождь вперемешку со снегом, просто северный ветер, и затянувшейся теплой осени конец.
Приснившееся откровение про хрустальный гроб оказалось на ясную голову совершеннейшим идиотизмом, но утро и в самом деле явило себя помудреней ночного паникерства. Николасу пришла простая и продуктивная мысль, от которой страх и растерянность — нет, исчезнуть не исчезли, но по крайней мере локализовались.
Ты ведь специалист по советам, сказал себе Фандорин. Представь, что к тебе пришел человек с такой вот сложной проблемой. Что бы ты ему присоветовал?
И мозг сразу сбросил балласт эмоций, заработал быстро и деловито.
Во-первых: на милицию, которая не может защитить приговоренного к смерти налогоплательщика, мы надеяться не будем. Разбитной опер с подозрительно дорогим мобильником доверия не вызывает. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Вот основополагающий принцип российской жизни, который следовало бы включить в конституцию, чтобы не создавать у населения ненужных иллюзий.