Внеклассное чтение. Том 1

— Знаю. У него в кармане лежала реклама вашей фирмы. Во сколько?

— Где-то около трех. Что… что с ним произошло?

— Имя, фамилию знаете? — перешел на шепот милиционер, словно боялся спугнуть добычу.

— Чью, его? — тупо переспросил Фандорин. — Кузнецов, э-э-э, вот имя-отчество не запомнил. Что-то самое обычное. Иван Петрович, Сергей Александрович… Не помню. Только вряд ли он назвался настоящим именем. Что с ним случилось?

— Почему «вряд ли»?

— Не знаю, так мне показалось. Объясните же, наконец, как он погиб? И что значит этот идиотский приговор?

Капитан разочарованно протянул:

— Правильно вам показалось… Проницательный вы человек, гражданин Фандорин. Нипочем не стал бы он вам свое настоящее имя называть… Как погиб, спрашиваете? С крыши спарашютировал. Дома номер один по улице Солянке, тут близехонько.

— Так это был он!

Николас вспомнил луноход в кратере и очерченный мелом контур на асфальте.

— Я видел милицейскую машину из окна. У меня там офис!

— Знаю. Зачем он к вам приходил? О чем говорил?

— Честно говоря, я так и не понял, что его ко мне привело. Вел он себя странно… По-моему, у него произошла какая-то личная драма. Возможно, заболела жена или даже умерла. А может, бред больного воображения. Он был явно не в себе… Но мне и в голову не пришло, что, выйдя от меня, он сразу же покончит жизнь самоубийством!

Хорош советчик, препаратор душ, горько сказал он себе. Не разглядел, что перед тобой человек на краю бездны. Ему, может, всего-то и хотелось услышать живое слово участия, а ты ему: «У вас совесть есть? Отнимаете от дела занятого человека!» Главное, чем занятого-то? Господи, как стыдно!

— Ага, самоубийством, — хмыкнул капитан. — Со скованными за спиной руками. И на лодыжке ожог от электрошокера.

Достал еще одну фотографию: перевернутый на живот труп, руки сзади сцеплены наручниками. Николас задержался взглядом на черных от крови пальцах покойника и содрогнулся.

Волков убрал страшные снимки, снова уселся. Теперь сел и Фандорин, чувствуя, что дрожат колени.

— Вот что, Николай Александрович, давай по-честному. Сначала я тебе всю правду. Потом ты мне. Лады?

Николас потерянно кивнул. Голова у него сделалась совершенно пустая, и, вопреки расхожей идиоме, мысли в ней не путались — их просто не было.

— Про убийство гендиректора ЗАО «Интермедконсалтинг» читали? — деловито спросил оперуполномоченный. — Такого Зальцмана? Его фугаской бухнули. На даче.

— Нет, не помню… Я не особенно интересуюсь криминальной хроникой. Знаете, у нас ведь бизнесменов часто убивают.

— Это точно, да и три месяца уже прошло… — Волков снова полез в папку. — Вот, нашли при осмотре мусорной корзинки в его кабинете. Видно, получил по почте, решил, что чушь собачья, да и выкинул. Гляньте-ка.

Фотография смятого листка бумаги. Машинописный текст:

ПРИГОВОР

ЛЕОНИД СЕРГЕЕВИЧ ЗАЛЬЦМАН, генеральный директор Закрытого акционерного общества «Интермедконсалтинг», объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается к высшей мере справедливости — истреблению,

Николас хотел сглотнуть, чтобы протолкнуть застрявший в горле комок, — и не получилось.

— Ну про то, как завалили Зятькова, из «Честного банка», ты не мог не слыхать. Кипеж по всем СМИ был.

Да, ту историю Николас помнил. Во-первых, потому что при крахе банка с симпатичным названием лишились всех своих сбережений хорошие знакомые. А во-вторых, больно уж зверское было убийство. Вместе с банкротом во взорванной машине ехали семилетняя дочь и ее одноклассница — Зятьков вез подружек в зоопарк.

— Вот тебе еще чтение.

На стол лег новый снимок: точно такой же листок, как два предыдущих.

ПРИГОВОР

ВЛАДИМИР ФЕДОРОВИЧ ЗЯТЬКОВ, председатель правления «Честного банка», объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается к высшей мере справедливости — истреблению.

— Что… всё это значит? Николас расстегнул пуговицу на воротнике — со второй попытки, потому что плохо слушались пальцы.

— Если честно, хрен его знает, — простодушно улыбнулся оперуполномоченный. — Но главная версия у нас такая. Кто-то решил очистить общество от кровососов и капиталистических тиранов. Какие-нибудь съехавшие с резьбы коммуняки, ветераны интернационального долга. Сам знаешь, какая у нас страна: половина нервных, половина психованных, да по половине от каждой половины когда-никогда обучались народ мочить.

Фандорин хотел возразить против столь чудовищного преувеличения, но вместо этого, еще раз взглянув на фотографию, воскликнул: