Внедрение

Между тем время трапезы закончилось, и ангелы стали постепенно расходиться. Из кухни появились два уродливых раба — их лица и полуголые торсы были обезображены страшными шрамами и следами от ожогов — и принялись торопливо собирать посуду и смахивать тряпками крошки и обглоданные кости со столов в мусорные вёдра. Тим с сочувствием взирал на этих людей, он уже знал, что отвратительные отметины были намеренно нанесены на их кожу новыми хозяевами. Возможно, в прежние времена эти мужчины были такими же фермерами, как и он сам когда-то, и попали в плен во время одного из набегов на земли Армии Хаоса или же их купили у кочевников.

По прибытии в Стан ему сразу же бросились в глаза эти «особые» обитатели поселения, выполнявшие практически всю работу в лагере. В принципе, использование ангелами рабского труда не было для него каким-то откровением, ведь фермеры Армии фактически тоже являлись рабами, но жизнь в этом качестве под властью Клыкастых не была такой тяжёлой, как аналогичная участь в Стане. Армейцев в первую очередь интересовала эффективность: если ты хорошо работал, то мог рассчитывать на относительную безопасность; у ангелов же всё обстояло иначе — рабы подвергались систематическим издевательствам и унижениям, как моральным, так и физическим. Самое плохое ожидало тех, чей внешний облик был более-менее нормален, таких специально уродовали, прижигая определённые участки кожи горячим металлом и нанося на тело неглубокие порезы, оставлявшие после заживления отвратительные шрамы. О подобных «процедурах» парню как-то поведал лекарь Валериус, и после того рассказа Тим наконец-то понял смысл последнего решения Бродяги, когда он отправил его с Зикуром и за счёт этого увёл с собой больше пленных фермеров в Убежище. В поселении Финниса тоже проживало несколько человек, не являвшихся членами племени, — это были личные слуги принца и его лордов, — но отношение к ним было совсем другим. Юноша уже достаточно долго пробыл в Последнем Убежище, и ему ещё ни разу не довелось наблюдать, чтобы кто-то из ангелов измывался над слугами.

Первое время Тим сильно тревожился за судьбу фермеров, которых они захватили в плен при нападении на караван, и после разговора с Валериусом он даже неоднократно докучал Зикуру с вопросами об их дальнейшей участи, пока ангел не успокоил его словами о том, что новых рабов сейчас клеймить не будут, так как совсем скоро готовится наступление на Цитадель, и они понадобятся здоровыми, а заживление «рабских отметин» может длиться довольно долго. Сообщив это, воин тут же добавил, что приведением облика рабов в «надлежащий вид» займутся позже, уже после победы. Эта фраза сначала привела парня в смятение, но потом он рассудил, что для пленников наличие хоть какой-то отсрочки всё же лучше, чем полное отсутствие надежды, ну а после того, как начнётся война, всякое ведь может случиться.

— Пойдём, мне нужно срочно на свежий воздух. — Пьяный голос Хента оборвал ход его мыслей, и он встал из-за стола, чтобы поддержать под локоть шатающегося мужчину.

— Ну и набрался же я, — пробормотал ангел, глядя на него осоловелыми глазами. — Главное, не попасться теперь на глаза Артису или его придирчивой смазливой жёнке.

— Почему? — удивился Тим. Для него уже стало привычным, что ангелы Стана иногда напивались до скотского состояния среди бела дня. Даже неуважительные слова о супруге верховного правителя, которые Хент никогда бы не произнёс вслух, если был бы трезв, не так смутили его, как опасения воина о своём внешнем виде.

— Болван ты… Не слышал что-ли, что со дня на день мы выступаем. Бойцы должны быть в форме…

Хент громко икнул и, покачиваясь, побрёл к выходу. Юноша последовал за ним, и когда они уже очутились снаружи, на вытоптанной поляне перед столовой, то неожиданно обнаружили там неприятный сюрприз — их поджидал Олаф. Могучий ангел с рисунком оскаленной зубастой пасти боевого кота на своём лбу смерил презрительным взглядом охмелевшего соплеменника и, повернув голову к Тиму, сказал:

— Парень, не держи на меня зла. Я бы не хотел, чтобы между нами оставались какие-нибудь недомолвки, ведь скоро мы будем вместе сражаться против Клыкастых, и мне не очень нравится мысль о том, что в бою кто-то из наших может воткнуть мне нож в спину. Поэтому, если ты горишь желанием положить конец разногласиям в честном поединке, то я готов предоставить тебе такую возможность.

— Я уже говорил, что у меня нет обиды. Предлагаю нам обоим забыть об этом досадном происшествии, — поспешно выпалил юноша.

Слова о «честном поединке» с этим богатырём вызвали у него замешательство. Он вовсе не собирался так глупо погибать из-за какой-то незначительной ссоры, в которой даже не было его вины. Вместе с тем от него не ускользнуло, что воин в своей речи причислил его к «нашим», значит, он уже подсознательно — или вполне сознательно — свыкся с тем, что в одном строю с ангелами против солдат Армии Хаоса будут воевать и чужаки.

— Согласен! — провозгласил Олаф. — Я лично ничего не имею против тебя, но предупреждаю, что сверну башку любому, кто позарится на Регину!