Внебрачный сын

Совсем не это я должна спрашивать. Точнее, я вообще ни о чем не должна спрашивать. Мне нужно сказать «нет». Категоричное, решительное «нет», которое пресечет любые попытки меня уговорить.

– Выбери любой ресторан, – предлагает Макар. – Я не сильно разбираюсь, после работы ходить особо некуда, да и не с кем. С мужиками мы по ресторанам не ходим.

– Думаешь, это хорошая идея?

– Почему нет? – Макар пожимает плечами. – Мы столько лет не виделись, тебе совсем неинтересно пообщаться?

Интересно, конечно, но ему об этом знать необязательно. Я не собираюсь ему признаваться в своей заинтересованности. Я вспомнила лишь часть нашего прошлого. Ту, которая хоть и уродливая, но счастливая. Мать Макара никак не повлияла на наши отношения. Я любила его так же сильно, несмотря на ужасный образ жизни матери. По родителям не судят, ведь так? Я тоже не судила. Старалась.

Воспоминания о ней лишь часть нашего прошлого. Есть много чего другого, например, наш последний разговор. Он все испортил. Макар сам от меня отказался. Сказал, что я ему не нужна, что он еще не нагулялся, и что наши отношения все равно когда-то закончатся.

– Я не хочу, Макар, – говорю, мотая головой и дергая ручку двери.

К моему удивлению, она не поддается. Он заблокировал машину?

– Открой, – тихо прошу его.

– Я лишь хочу с тобой увидеться.

– Я не хочу.

– Ложь!

Я лихорадочно тыкаю в кнопки на приборной панели, но добиваюсь лишь того, что гаснут фары и свет в машине. Макар перехватывает мои руки и пресекает попытки снять блокировку с дверей. Кожа в том месте, где он меня касается, начинает гореть. Я пытаюсь освободиться, но у меня не получается, и я поникаю. Расслабляюсь, после чего Макар меня отпускает.

– Успокоилась? – уточняет. – Шесть лет прошло, а ты все так же живешь эмоциями. Я думал, ты созрела для серьезного разговора.

– Я созрела?! – спрашиваю с возмущением. – Я?!

Обвинения едва не срываются в его адрес, но я вовремя прикусываю язык. Мои раны все еще не затянулись. Мне больно от воспоминаний, которые я мастерски от себя скрывала последние пять лет. Первый год я вспоминала его слова дословно и каждый раз напоминала себе, что никогда… никогда и ни за что не прощу. А потом у меня появился Тимофей, и меня отпустило. Я не переболела, но реветь по ночам в подушку перестала.

– Я не хочу разговаривать, – сообщаю ему через минуту.

Прихожу в себя я довольно быстро. Возмущение все еще клокочет в груди, но я никак не показываю этого внешне. Первый шок от происшествия и встречи с Измайловым проходит, я начинаю мыслить здраво, вспоминать, каково мне было первое время без него.

Я больше не хочу в это болото снова.

– Спасибо большое за швы. И за то, что подвез, но я считаю, наше общение стоит закончить.

– Не хочешь узнать, почему мы расстались?

– А что, есть причина?

– У тебя кто-то есть?

– Это важно?

– Черт, Оля, просто ответь: да или нет?

– Да, – отвечаю со злостью. – Доволен? Теперь мы можем просто попрощаться?

Мы буравим друг друга взглядами, хотя в темноте ничего не видно. Я просто чувствую, что он смотрит, и хочу, чтобы разблокировал двери и выпустил меня. Находиться с ним наедине становится вдруг невыносимо. Я никогда даже не предполагала, что когда-то мы встретимся. О том, чтобы сидеть в одной машине, дышать одним воздухом и вдыхать его запах, не было и речи.

И вот мы наедине. Он тяжело дышит, я хочу высказать ему все, но молчу, потому что ни к чему вскрывать старые раны. Они уже зажили. По крайней мере, я хочу верить в то, что сдавливающая боль в груди – не больше чем фантомная. Такая, знаете, сильная, но вместе с тем словно ненастоящая, самопроходящая со временем.

Я выйду из его машины, доберусь до дома и нырну в праздничную семейную атмосферу. Меня встретят любящие люди, запах мандаринов и настоящей сосны, потому что ель брат не любит с детства. Накрытый стол, плач детей и родные объятия сына отвлекут меня от боли в груди. Чувств нет, значит, и боли быть не должно. Она пройдет, нужно только покинуть машину.

Я слышу щелчок замка, благодарно киваю Макару, хоть он и не может меня видеть, и тянусь к ручке дверцы. В лицо тут же врезается морозный воздух, а пальцы начинает покалывать от влаги тающих снежинок. Ноги утопают в холодных сугробах, но я решительно делаю шаги к своему спасению. Пульс разгоняется до критических отметок, в голове шумит, а в глазах застывают слезы, которые через мгновение падают вниз влажными дорожками.

Глава 7

Оказавшись в доме, я позволяю себе прислониться к входной двери и сделать несколько глубоких вдохов. С ужасом осознаю, что обоняние не восстановилось. Я не чувствую прежних запахов. Даже бенгальскими огнями не пахнет, а ведь когда я выходила, чтобы посмотреть на салюты, здесь пахло ими, а еще мандаринами, сосной, конфетами и даже «оливье».