Вместе и врозь

— Не поняла: возиться с молодежью или читать чужие мысли?

— Читать мысли?

Тамара Клементьевна ответила не сразу, долго рассматривала чаинки в стакане, поиграла ложечкой и наконец сказала:

— По-разному. Иногда интересно, а случается, и страшно… Но быть одинокой старой женщиной и целыми днями копаться в собственных мыслях наверняка куда хуже.

Слушаю Тамару Клементьевну, а мне почему-то представляется лыжня в березовой роще, иней на ветках, просвечивающаяся даль, редкие праздничные кусты, в замерзших, словно алмазы, каплях… Когда-то я бегал на лыжах. Знаю, как это бывает: тяжелое дыхание зажимает грудь и накатывает тоскливое чувство отчаяния, ничего не надо — завалиться на снег, не думать, не жить — только бы вдохнуть как следует, до конца, во все легкие, всего бы раз… и как раз, когда уже не ждешь, сухой спазм, сжимающий глотку, вдруг отступает, будто разрывается что-то внутри тебя, и приходит второе дыхание — легкое и радостное: беги, преодолевай подъем за подъемом, нет ни усталости, ни отчаяния…

Должно быть, я задумался и пропустил какие-то слова Тамары Клементьевны, потому что те, которые услышал, были явно не началом фразы:

— …только я все-таки права, у вас неприятности.

— Немного есть.

— Не хотите — не рассказывайте. У меня нет никакого права требовать откровенности. Просто я подумала: может, человеку поделиться нужно. Как, знаете, говорят — излить душу. А я мастер слушать. Привыкла.

— Спасибо, Тамара Клементьевна, за участие, только я вот, увы, не мастер на душевные разговоры. Недавно один человек намекнул: жди неприятностей, вроде бы, значит, враг под меня подкапывается. Вот я и думаю: какие могут быть у меня враги, откуда? Не война ведь…

— Милый человек, святая наивность! Разве враги только на фронте бывают?! С ума можно сойти от вашего добродушия. А глупость человеческая вам не враждебна? А зависть? А корысть? А обыкновенная подлость? Помните, как в том анекдоте тип один рассуждает: "У соседа коза сдохла. Разобраться: ну какое мне дело, а все-таки приятно". Вы врагов не с обрезом, не с автоматом, не с ножом за пазухой ищите, к окружению своему построже приглядитесь. Где черствое человеческое сердце, где жадность притаилась, где ограниченность празднует… Вот там — пошарьте.

— Простите, Тамара Клементьевна, а вы давно выступать перестали? — спросил я. Спросил отчасти из простого любопытства, а вернее, чтобы уйти от неприятного поворота разговора.

— Ну, как вам сказать? Раньше, во всяком случае, чем мне дали понять — пора! Ушла в лавровом венке, рекордсменкой страны под причитания спортивных репортеров: "Снежная королева покидает лыжню". Словом, ушла, пока не ушли.

— Кажется, я огорчил вас, извините.

— Нет, что вы! Теперь я человек без будущего, и в этом качестве никакие огорчения меня не достигают. Я сама себя огорчила, но не теперь — тогда. Дрогнула, дура, добровольно уступила лыжню. Полагала, благородство демонстрирую, трезвость ума, самокритичность… а все — обман. Можешь бежать — беги! Не можешь — все равно шевели ногами. Пусть тебя добивает тот, кто сильнее. Славы это, конечно, не прибавит, но чувство собственного достоинства увеличит! И пусть говорят: звездная болезнь заела, молодежь зажимает, ответственность утратила. Плевать! Болтают большей частью те, кто только и умеет, что языком ала-ла разводить…

Тамара Клементьевна даже порозовела, и лицо ее преобразилось. Ни тени мудрости не осталось, только — азарт!

— Завидовать плохо, знаю, но одному человеку завидую. Урхо Тойтоваалу завидую — умер человек на лыжне…

Расстались мы поздно. Я ехал домой по мокрому шоссе, было очень скользко, и на поворотах машину сильно заносило. Где-то, уже на подъезде к авиагородку, фары высветили одиночную сосну. Подумал: "А если на скорости с поворота и тормознуть, занесет, выбросит и приложит… Потом будут говорить: "Какой нелепый случай! Столько лет пролетал, а тут…"

Я даже тихонько съехал на обочину, остановился и посидел несколько минут не шевелясь, следя за дыханием.

Потом зажег кабинный свет, приподнялся на сиденье и заглянул в зеркальце заднего обзора. Какая противная рожа смотрела на меня: во-первых, старая, во-вторых, испуганная и, в-третьих, до крайности фальшивая.

22

Меня вызвал Валенчус. Велел сесть, выдержал паузу и сказал:

— Вот тут из управления бумажка пришла: предлагают направить тебя на обследование в госпиталь. Как я понимаю, на досрочную врачебно-летную комиссию. Что случилось? Ты кому-нибудь жаловался?

— У меня такое впечатление, что кто-то на меня жалуется, — сказал я и про себя добавил: "Только спокойно. Следи за словами".

— Так. Значит, ты считаешь, что никакого досрочного обследования не нужно, летать можешь и хочешь?

— Вот именно: и могу и хочу.

— Понял. Иди и работай. И ни о чем постороннем не думай. Я разберусь.