Влюблённые из Хоарезма

Появившись в столице Турана, Аграпуре-иль-Раззуфе, то есть Аграпуре Ослепительном, более полутора лет назад, из множества самых разнообразных ночных заведений киммериец избрал эту тогда еще мало кому известную таверну. Сказать по правде, в первые месяцы службы в армии ему были просто не по средствам ни огромные пышные залы борделей улицы Цветных Фонарей с их бассейнами и фонтанами, с пестрыми мозаичными полами, с девушками, умевшими отнять у мужчины все силы без остатка; ни роскошные винные погреба Веселого квартала, где шум застолья перекрывало ворчание и гудение молодого вина в гигантских кедровых бочках.

Со временем владыка Илдиз сумел в полной мере оценить достоинства бесстрашного наемника-киммерийца, молодого, сильного гиганта, в котором неслыханная мощь сочеталась с кошачьей ловкостью и грацией. Не прошло и года, как Конан, отличившись в нескольких боях, стал правой рукой Фархана, начальника своего отряда, а вскоре, письменным фирманом повелителя, сделался ун-баши и сам. Учение у Фархана пошло ему на пользу — короткое время спустя Конан сумел заставить подчиняться себе весь десяток головорезов, поступивший в его распоряжение.

Щедрость государя и сундуки богатых аграпурских ротозеев, чьи дома Конан посещал время от времени — разумеется, совершенно неофициально, — открыли ему двери самых дорогих увеселительных домов, коими изобиловала столица Турана. Киммериец прошел лучшую школу воровства, обучаясь этому искусству в столице воров, Шадизаре, и в короткий срок снискал себе титул короля воров. Аграпур, город сказочных богатств, имел, разумеется, свою гильдию Промышляющих-Под-Покровом-Ночи. Но Конан не пожелал сходиться с местными мастерами, и лишь изредка наносил опустошительные визиты в сокровищницы столичных богачей.

Искусство воровства требовало времени и внимания. К тому же, рассуждал он со всем простодушием варвара, раз уж он продал свой изворотливый ум и верную руку повелителю Илдизу, не следует одновременно искать себе славы на иных поприщах, пусть и более прибыльных.

Но когда молодость и азарт брали верх над благоразумием, — а это случалось нередко — наемник Конан превращался в разбойника Конана, а затем, если поход к сундукам бывал удачным, — в гуляку и кутилу Конана.

В такие ночи золото текло рекой из его кошелька, и хозяйки самых прославленных, самых дорогих борделей, где в полумраке и дымке благовонных курений прячутся обольстительнейшие и искушеннейшие гурии, сами спешили открыть двери дорогому гостю. А слава, очень скоро ставшая здесь, как прежде в других городах и странах, верной спутницей Конана, открывала ему иные, более запретные двери. За резными калитками в высоких, неприступных стенах, окружавших дома вельмож и богатых купцов, его встречали жаркий страстный шепот, нетерпеливые обьятия и поцелуи прямо на пороге. И нередко просыпался он среди парчовых подушек на ложе томной красавицы, не знавшей иного гостя, кроме опостылевшего тучного старого мужа, нерадивого к своим обязанностям.

Но даже став ун-баши, киммериец предпочитал проводить свободные вечера здесь, в «Красном Соколе», чье нехитрое и пестрое общество, толчея, пьяные выкрики и хохот были Конану милее всех тех заведений, где любили отдыхать ленивые начальники гвардии и где из дружбы или любопытства иногда появлялся и он. Но ему скучно было ежевечерне мять благоухающие шелка гигантских постелей, на которых резвилось сразу по несколько пар, или нежиться в бассейнах с розовой водой, где подносы с едой плавали среди лотосовых листьев, а нагие девушки алчно слизывали текущие по подбородку гостя вино и жир от жаркого.

Прежде чем войти в трактир, двуликий человек снова спрятал парчу под истрепанной хлопковой подкладкой, согнулся и придал своему лицу умоляющее выражение. Протолкавшись меж столов, он засеменил к Пиле, разливавшей вино по кувшинам:

— Достойная хозяюшка, не укажешь ли, который из почтенных твоих гостей капитан Конан?

— Вон тот,— кивнула Пила в сторону хохочущего черноволосого гиганта.— У окна с краю. А на что он тебе?

Но юркий человечек уже исчез в толпе. Секунду спустя он вынырнул перед киммерийцем и солдатами.

— Да простят меня доблестные воины, но мне нужно сказать два слова вашему начальнику и его помощнику.

Конан моментально перестал смеяться и положил ладонь на рукоять меча.

— Ты кто такой? Откуда ты здесь взялся?

Вместо ответа человечек, прижимая руки к груди, потянулся к уху грозного воина и что-то ему прошептал. Конан нахмурился.

— Харра, ты идешь со мной. А вы, ребята, долго здесь не засиживайтесь, завтра наша смена. Чтобы к утру у меня все сияли, как алмазы в короне повелителя. Ясно?

Солдаты заворчали в том смысле, что, мол, конечно, ясно, но не лучше ли им будет пойти с Конаном, потому как ночи нынче темные и одного Харры, если что…

— Я сказал, а вы слышали,— отрезал Конан.— А, Пила! Ну, разве что по последней.

Шумно выхлебав кружку, капитан кивнул своим, чмокнул Пилу и вышел вслед за семенящим посланцем.