Влюблен и очень опасен

– Одно из нескольких имен, которыми я пользуюсь в целях конспирации, когда страна и корона призывают меня на службу, – с импозантной улыбкой, не лишенной известной доли сарказма, ответил хозяин дома. – Но могу вас заверить, что только имя Финеас Ганн занесено в книгу регистрации актов о рождении, которая хранится в англиканской церкви Святого Иоанна в Хелмсдейле.

Рейф смерил Финеаса долгим взглядом.

– Должен признаться, я потрясен, – сказал Рейф и, обернувшись к Зено, ухмылка которого отчего-то стала сильно его раздражать, поинтересовался: – Так это его вы назвали отшельником? А монахом вы его не называли?

Финеас если и уловил сарказм, то виду не подал.

– Время от времени у меня случаются приступы меланхолии. Впрочем, старые раны теперь уже реже напоминают о себе.

В открытую дверь заглянула дама с весьма броской наружностью.

– До следующей недели, дружок, – ласково проворковала она, кокетливо помахав рукой. Ганн шагнул за дверь, подхватил даму под руку и повел ее куда-то по коридору, оставив гостей в одиночестве. То ли стены в доме были очень тонкие, то ли Финеас Ганн не считал нужным изменять своим привычкам в угоду приличиям, но только звуки, доносившиеся из коридора, мог не услышать разве что глухой. Сначала это было смачное чмоканье, потом шлепок, потом еще чмоканье, сопровождаемое игривым женским смешком. Мистер Ганн вовсе не торопился.

Выпроводив, наконец, гостью за дверь, хозяин вернулся в приемную.

– Мисс Хеберт очень заботлива, – зачем-то сообщил он.

– Мы все это заметили, мистер Ганн, – процедил Рейф. Он мог бы еще кое-что сказать, но сдержался. Кем бы ни называл себя этот проходимец, хоть Керзоном, хоть Ганном, хоть самим чертом, если он поможет вытащить из беды Фанни и Гарри, Рейф готов был простить ему любую выходку.

– Зовите меня Финн, – сказал хозяин дома и, прочистив горло, уже совсем другим тоном сообщил: – Я знаю, что случилось с вашим сыном и мисс Грейвил-Ньюджент, и искренне вам сочувствую. Я испытываю глубокую симпатию к вам обоим, и вы можете рассчитывать на мою помощь и поддержку.

Рейф слегка растерялся.

– Вас уже ввели в курс?

– Мне известно лишь то, что напечатано в газетах. Я сам только сегодня вернулся в столицу, – добавил Финн.

– Только этого не хватало! О похищении известно прессе! – сокрушенно воскликнул Зено, о неприязненном отношении которого к газетчикам было известно многим. И по правде сказать, Зено не зря имел на них зуб: по их милости он не раз становился героем скандальных публикаций.

– Выпьете со мной по чашке кофе? Или, может, чего-нибудь покрепче? – Финеас позвонил в колокольчик, вызывая дворецкого. – А пока мы будем закусывать, вы расскажете мне обо всем том, что неизвестно прессе.

Фанни развернула салфетку с ломтиками запеченного мяса.

– Подержи, Гарри, а я пока разломлю булочку.

Она поровну поделила оставшиеся сухофрукты – половину отдала Гарри, а оставшиеся спрятала в карман про запас. Вчера она забрала с собой столько еды, сколько уместилось на блюде, и конвоиры даже позволили ей поделиться съестным с профессором. Хэмиш подмигнул ей, а значит, он не пал духом, и она должна следовать его примеру. Фанни запрещала себе думать о худшем, хотя при сложившихся обстоятельствах сохранять оптимизм было непросто.

Судя по тому, как повел себя Мэллори, когда раздался взрыв, это сработала расставленная им ловушка. Не хотелось даже думать о том, что на мину наступил Рейф. «Не смей хоронить его раньше времени», – приказала себе Фанни. Она обещала Гарри, что вскоре они с отцом окажутся вместе, значит, так тому и быть.

Жуя булку с мясом, Фанни смотрела на Гарри, который, мотая ногами, сидел рядом с ней на скамье, служившей ночью ложем для них обоих. У него никого не было, кроме Рейфа. Господи, не дай ему умереть!

Вернувшись накануне от Мэллори, Фанни застала Гарри в слезах. Он сидел, скорчившись, в углу и дрожал от страха. Укутав его в свое старое платье, как в одеяло, Фанни усадила мальчика на колени и накормила рыбой и сухофруктами. Она долго пела ему колыбельные, и малыш, наконец, уснул. В отличие от нее, Гарри спал крепко. Проснувшись в очередной раз среди ночи, она почувствовала, что он держит ее за руку.

– Ты что-то притих, – сказала Фанни, улыбнувшись мальчику. – Язычок проглотил?

Сосредоточенно жуя мясо, Гарри улыбнулся ей с набитым ртом.

И вдруг жуткий стон, от которого мороз пробежал по коже, донесся из-за стены.

Гарри судорожно сглотнул. Фанни тоже.

Послышалось уже знакомое позвякивание ключей на связке и лязг затвора. Вошли двое – толстяк и карлик. Фанни внутренне подобралась. Толстяк казался еще больше, а карлик еще меньше, чем ей помнилось.

– Мы пришли за мальчиком.

Гарри вздрогнул и медленно повернул к ней голову. От страха его глаза стали огромными.

– Таким, как вы, я ребенка не отдам.

– О, я думаю, отдадите, мисс. – Жирное брюхо сотрясалось от того, что язык не поворачивался назвать человеческим смехом.

Фанни обняла мальчика и прижала к себе.