— Это то, что я думаю? — Росс кивнул на гору пакетов, сваленных на полу смотровой площадки маяка и опёртых о стену.
Налетевший ветер растрепал волосы. На лицо упали первые капли дождя.
— Да, одежда. Чёрная и одинаковая, как ты и говорил.
Росс кивнул:
— Развешу в шкафу в твоей новой спальне.
Потянувшись, он взял в ладони её лицо и погладил большими пальцами скулы. Чем дольше он смотрел — пристально и оценивающе, а потом нежно и печально — тем быстрее и сильнее стучало сердце, болезненнее кололо под рёбрами. Наклонившись, Росс коснулся губами уголка её рта. Трепетно, будто сомневаясь, стоит ли это делать, или давая возможность увернуться, избежать ласки, и Алая сама не знала, чего внутри больше — страха или предвкушения? Хочет она, чтобы Росс продолжил или чтобы остановился?
— Ты покрасила волосы, — шепнул он в губы.
— Изменила магически, — каждое слово превращалось в прикосновение, в лёгкий поцелуй. Росс смотрел, не отводил взгляд. И его глаза, зелёные и серьёзные, заслоняли мир.
— Идеально.
Небеса развёрзлись, и дождь хлынул потоком. Миг — и одежда отяжелела.
Они застыли на тонкой грани, словно балансировали на краю пропасти: качнись Росс вперёд — и прикосновение перерастёт в настоящий поцелуй, отодвинься — и волшебство исчезнет. Сомневаясь, Алая упёрлась ладонью ему в грудь, но… привстала на цыпочки и выгнула шею.
— Коса?
— Уже ждёт тебя в шкафчике.
— Совет…
— …стадо баранов.
Руки крепче сомкнулись на талии. Ограждение смотровой площадки врезалось в поясницу. Алая задержала дыхание, но Росс не стал её целовать — прижался щекой к щеке, провёл носом от яремной впадины до виска и шепнул на ухо:
— Остался один момент.
Перед глазами возник прибор — узкий, вертикальный цилиндр с прорезью на конце. И её ослепила белая вспышка.
* * *
— Я стёр ей память.
— Ты… стёр ей… память?
— А потом сбросил Алую со смотровой площадки маяка. Она разбилась о камни.
— Что? Что ты…сделал?
Росс сидел на полу и смотрел снизу-вверх, довольный собой и произведённым эффектом.
— Сбросил. С тридцатиметровой высоты. Прямо на землю. Шмяк.
Молох покачал головой.
Росс лгал. Всегда лгал. А значит, и сейчас...
— Эстер — неприкаянная душа.
«Непри…»
— Неприкаянная душа. Полтергейст. Красный код, если быть точным. Я дождался, пока её душа выберется из тела…
Молох попятился, качая головой, словно глиняный болванчик.
— ...отвёл её в Крепость...
Нет.
— ...уложил в постель…
Скажи, что это неправда!
— ...и снова стёр память.
О Смерть...
— Души в Верхнем мире материальны. А что касается Земли... Эстер не знала, что мертва, — никто не знал — поэтому и в нижних мирах она казалась такой живой. Всё дело в восприятии, братец. Мы видим то, чего ожидаем.
«То, чего ожидаем…»
Молох поднял руку и ослабил узел галстука, расстегнул две верхние пуговицы рубашки: воздуха не хватало.
— Если бы Эстер погибла в Верхнем мире, то стала бы пифией. — Он искал зацепку, чёртову грёбаную зацепку, чтобы доказать: Росс лжёт. Его Эстер не могла быть неприкаянной душой! Нет! Он вспоминал вкус её губ, сладость объятий, влажность и жар сокровенных мест. Не мог он спать с призраком! Влюбиться в неприкаянную душу — душу, которую отправят на перерождение сразу же, как правда раскроется.
— А кто сказал, что она погибла в Верхнем мире?