Влечение

Матовое стекло подтвердило: уже стемнело. На беленом подоконнике ванной выстроились в ряд бутылочки и флаконы, в том числе с любимой туалетной водой Роба. Джесс нахмурилась: фи, как прозаично! Выдавила на руку немного крема после бритья и почувствовала знакомый запах Роба. Она вытерла руку и нагнулась, чтобы напиться из-под крана. Не глядя в зеркало, пригладила мокрыми руками волосы. Глубоко вздохнула. И вернулась в спальню, легла рядом с Робом.

— Что случилось с твоей матерью?

— Расскажу, если хочешь.

— Подожди. Дэнни знал?

— Да. Я ему рассказал, потому что это было важно. Мы же были друзьями.

— Выкладывай.

* * *

Это случилось спустя два года после того переломного момента. И началось как обычно.

Роб уже уснул, и вдруг подсознание просигналило: проснись! Он резко сел на своем матрасе и посмотрел на супружескую кровать — мамы не было. Он снова лег. Послышались тяжелые, неверные шаги отца; время от времени он ударялся о стену. Еще раньше до Роба доносилось тихое журчание голосов, но потом что-то щелкнуло: мать выключила телевизор. Он явственно, словно видел воочию, представил, как она неподвижно сидит на кожаном диване, свесив руки между колен и опустив голову. Ждет Томми.

С шумом распахнулась дверь. До ушей Роба долетел первый вопрос на повышенных тонах, а в ответ — примирительный лепет матери.

События разворачивались по знакомому сценарию. Кротость матери привела отца в еще большую ярость. Крики перешли в рев; с грохотом упал стул; сверху застучали соседи. Роб зажал уши ладонями и устремил взгляд на стену. Он уже дал названия всем материкам и океанам.

Но ему все равно было слышно. В тот вечер в голосе отца явственнее, чем когда-либо, слышалась угроза. Робу вспомнилась виденная однажды афиша о бое быков: в холке животного торчало несколько окровавленных дротиков, а перед ним пританцовывал расфуфыренный матадор. Только мама — не матадор. И она не умела — или разучилась? — танцевать. Так что афиша была ни при чем. Почему только она пришла на память?

В голове тяжело отдавались выкрикиваемые слова и удары. Роб стал повторять их про себя, чтобы заглушить новый шум. Даже напевать — или подвывать — какую-то мелодию.

«Не надо, Томми, ради Христа, не надо!»

Кричала мать. Роб понимал, что нужно бежать на помощь, но, парализованный страхом и отвращением, не мог пошевелить хотя бы пальцем.

— Сука проклятая, я все видел, я знаю, где ты шлялась!

— Нет, Томми, Богом клянусь, я не выходила из дому! Спроси у Робби.

Это были ее последние слова. Вскрик, потом долгий высокий визг и шлепающий звук, словно упало что-то мягкое. На Роба навалилась зловещая тишина. Он лежал и ждал новой вспышки грозы, однако в душе понимал: этого не случится. Все, что он слышал, было тяжелое пыхтение отца и то, как он бормотал имя матери:

— Кэтлин, перестань, все прошло, все будет хорошо, слышишь?

Роб медленно встал и на негнущихся, как у старика, ногах, поплелся по покрытому линолеумом полу. Открыл двойную дверь, отделяющую спальню от гостиной. И увидел отца, стоящего на коленях подле чего-то, похожего на тюк. То была мама. Она лежала головой на каминной решетке. Топка была закрыта, мама пользовалась электрокамином, но по привычке содержала угольный в чистоте и порядке. До блеска начищала и медную подставку, и ручку кочерги, и медные украшения на совке и венике.

Он ударил ее тяжелой кочергой.

— Кэтлин!!!

Отец обернулся и посмотрел на Роба так, как никогда не смотрел. Потом грузно поднялся на ноги. Роб занял место возле матери. У нее было белое, как стена, лицо и кровавая пена на губах. Он сразу понял: она мертва.

Босиком и в пижаме, он бросился вниз по лестнице, а затем на улицу — к телефонной будке. А когда говорил в трубку, видел, как из дома вышел отец и зигзагами, время от времени налетая на фонарный столб или забор, заковылял прочь.

* * *

Джесс плакала. Слезы стекали на разметавшиеся по подушке волосы.

— Его, конечно, поймали, — продолжил Роб. — Был суд. После моих показаний дело стало ясным как стеклышко. Приговор был — виновен в убийстве. В конечном итоге он отбарабанил пять лет и теперь живет где-то в Шотландии. В Глазго, наверное.

— Какой ужас, — проговорила Джесс.

«Ну вот, — подумал Роб, — все как всегда — жалость и слезы. Зря рассказывал».

— Теперь я лучше все понимаю.

Он запрокинул голову и уставился в потолок.

— Я сам от него недалеко ушел. На мне — смерть Дэнни.

Горячность ее ответа повергла Роба в изумление.

— Не смей так говорить — никогда! Это был несчастный случай. Все могло быть наоборот — ты сам говорил.

— Жалко, что не так вышло.

— Это ты тоже говорил. Послушай. — Она больно вцепилась ему в предплечье. — Я любила Дэнни больше всех на свете. Он уже не воскреснет. Не станет зрелым мужчиной, не женится, не заведет детей. Никто не заменит его в моем сердце. Да, его смерть — трагедия, но это — трагическая случайность. Я прощаю тебе твою роль в этой катастрофе.

— Из-за того, что я только что рассказал? — чуть ли не с издевкой проговорил он.

— Нет. Из-за всего, что я узнала после его смерти. Потому, что мог Дэнни убить тебя. И потому, что я так хочу.