Власть монарха и народный суверенитет

Впрочем, объективность обязывает заметить, что, оставаясь безучастной к горячим теоретическим дебатам, именно абсолютная монархия в форме теократии, основанная на Божьем Законе, олицетворяющая царя с Творцом, государство – с Царством Небесным, многие века на практике занимала доминирующие позиции практически повсеместно. Людям казалось бесспорным, что «без Бога свет не стоит, без царя земля не правится»11. Причем, не только в христианских обществах, но в не меньшей степени в мире ислама, иудаизма, да и во многих государствах, где господствовали языческие культы.

Естественно, что источником верховной политической власти, абсолютной по причине отсутствия каких-либо альтернатив ей, признавался Бог. Монарх же, как Его «тень на земле», викарий Христа или наместник Аллаха, в частности, являлся сувереном своей самодержавной власти. Для всех было бесспорно, что исключительно через царя власть, данная Богом, реализуется в государстве и порождает закон, защищающий свободу граждан12.

Едва ли кто-то сомневался в том, что «права государственной власти во всем их объеме принадлежат государю; нет той сферы управления, которая не была подчинена его самодержавию», а «особа монарха изъята от действия общих законов государства – princeps legibus solutus est»13.

Так длилось веками, но с течением лет интеллектуалов начали стеснять узкие рамки гражданского верноподданничества, подкрепленного религиозной санкцией. Особенно на фоне повсеместной и подчас неистовой борьбы за верховную власть, которая бурно кипела там и здесь вне зависимости от конфессиональной и этнической принадлежности государств, а также примеров нарушения свобод и интересов рядовых граждан. Чем, разумеется, нравственное достоинство верховной власти в народном сознании отнюдь не укреплялось.

Нежелание мириться с таким положением дел привело к возникновению самых разных политических теорий, из которых одна довольно скоро снискала статус единственно правильной – мы говорим о «правовом государстве». Главная идея, выпестованная родоначальниками этой доктрины, заключается в том, что не религия, не экономика и не что иное, а только закон, ставший критерием действий и поступков верховной власти, способен укротить деспотизм и положить начало новому, свободному существованию человека. Казалось бы, в этих словах нет ничего нового, и в известной степени словосочетание «правовое государство» – тавтология, поскольку государство всегда издает законы. Однако нужно учесть два важных обстоятельства.

II

Логически рассуждая, несложно понять, что стать критерием действий верховной власти закон имеет шанс лишь в том случае, когда он возвышается над ней. Это – во-первых. А, во-вторых, нельзя забывать, что в то время, когда эта доктрина возникла и набирала силу, равно как и своих приверженцев, практически все ведущие государства мира являлись монархиями. И требования ученых правоведов укротить верховную власть следует понимать сугубо предметно, как желание подчинить закону монарха, а не верховную власть вообще. К чему говорить об абстракциях?! Эта особенность новой теории обнаруживается без особого труда при ознакомлении (пусть даже и выборочно) с работами наиболее известных идеологов правового государства.

С глубоким убеждением австриец Георг Еллинек (1851-1911), например, утверждал, что далеко не всякая верховная власть, издающая законы, может быть признана отвечающей идеалу человеческой свободы, а только та, которая эту свободу уважает и защищает. А для этого она не только должна быть основана на законе, но подчинена ему14.

Другой признанный мэтр юриспруденции, наш соотечественник Б.А. Кистяковский (1868-1920) также убеждал: в том-то и отличие правового государства от любого иного, что в нем господствуют не лица, а общие правила и правовые нормы; власть в нем организуется и осуществляет свои полномочия исключительно в силу правовых норм15.

Встречались и парадоксальные идеи, суть которых заключалась в том, что в правовом государстве вообще нельзя говорить о суверенитете верховной власти. «В правовом государстве не существует ни суверенной власти, ни суверенного органа, а существует лишь суверенный закон»16.

Заметим: речь идет вовсе не о том, чтобы верховная власть соблюдала принятый ею же закон, это естественное и безусловное правило никто и не собирался отменять, а именно о необходимости подчинить ее закону. «Чтобы государство стало правовым, – присоединялся к ним еще один известный правовед, – должна быть ограничена сама государственная власть (выделено мной. – А.В.). Государственная власть признает в своих отношениях к подданным известный предел, перейти который она не вправе. Сущность заключается в том, что признанием за подданными этих прав государство добровольно ограничивает свою власть»17.