Власов. Два лица генерала

То, что Власов теперь сделает это, для Гитлера выгодно, это надо использовать, но презрение, непринятие Власова как предателя Гитлер не может преодолеть в себе, хотя для него вроде бы и выгоднее принять план Гелена. Но Гитлер очень часто поступал и будет поступать не так, как выгодно, а как, он чувствует, надо поступить.

Мистически Власов для него – это Паулюс. На Власове вымещает Гитлер то, что он хотел сделать на Паулюсе…

Завершая заседание, фюрер сказал, что следует разослать стенограмму заседания всем командующим.

– Это было бы очень хорошо,-восхитился мудростью фюрера Кейтель. И пояснил, повторяя на свой лад только что прозвучавшие слова Гитлера: – Ибо получается маленький самообман. Люди надеются получить разгрузку, а не знают, какое беспокойство они сами себе создают, какую вонь они заводят у себя в тулупе. [190]

Читаешь стенограмму этого заседания и только удивляешься, насколько схожа она со стенограммами заседаний ЦК ВКП(б) и ЦК КПСС…

Впрочем, мы уже говорили, что по отношению к России и к русским людям фашизм ни в чем не отличался от большевизма.

Глава шестая

«Власов и его соратники, – пишет Штрик-Штрикфельдт, – всегда надеялись, что здравый смысл должен когда-то победить. Было роковым для германского народа, что в то время не оказалось рядом с Гитлером никого, кто мог бы ему противостоять».

Поначалу вермахтпропагандовскому начальству Власова казалось, что совещание в Верхних Альпах не отразится на их работе.

Более того, как пишет Штрик-Штрикфельдт, после совещания в Ставке Гитлера положение даже улучшилось… Он рассуждал, что самостоятельная активность Власову и так была запрещена после поездки в Гатчину, но теперь сам фюрер пусть и формально, но согласился с употреблением его имени для пропаганды на ту сторону.

Поэтому в ОКБ никто не волновался…

Правда, генерал Гелен спросил у Штрик-Штрикфельдта, как будет реагировать Власов…

– Я должен,-сказал Штрик-Штрикфельдт, – переговорить с ним открыто. Это принципиальное и, может быть, окончательное решение, которое выбивает почву из-под соглашения, заключенного между мною и Власовым.

– Фюреру Власов не нужен,-задумчиво сказал Гелен. – Но нам всем он очень и очень нужен. Скажите ему это.

Объяснение с Власовым произошло в присутствии Малышкина и Деллингсхаузена.

Штрик– Штрикфельдт сказал Власову, что все усилия офицеров изменить политический курс в пользу Русской освободительной армии окончились провалом.

Теперь Власов знал правду. Для него эта новость оказалась неожиданной и тяжелой.

Штрик– Штрикфельдт попытался ободрить его, передав ему слова Гелена. Больше ему нечего было сказать.

– Я всегда уважал германского офицера за его рыцарство и товарищество, за его знание дела и за его мужество,-сказал Власов. – Но эти люди отступили перед лицом грубой силы; они пошли на моральное поражение, чтобы избежать физического уничтожения. Я тоже так делал! [191]

Здесь то же, что и в нашей стране, – моральные ценности попираются силой. Я вижу, как подходит час разгрома Германии. Тогда поднимутся «унтерменши» и будут мстить. От этого я хотел вас предохранить… Я знаю, что будут разные оценки нашей борьбы. Мы решились на большую игру. Кто однажды уловил зов свободы, никогда уже не сможет забыть его и должен ему следовать, что бы ни ожидало его. Но если ваш «фюрер» думает, что я соглашусь быть игрушкой в его захватнических планах, то он ошибается. Я пойду в лагерь военнопленных, в их нужду, к своим людям, которым я так и не смог помочь.

Генерал Гелен не допустил, чтобы Власова возвратили в лагерь. Срочно был подыскан особнячок на Кибиц Вег. Здесь и поместили взятого под домашний арест генерала-предателя.

Узкий палисадник отделял виллу от улицы. Сзади имелся участок в тысячу квадратных метров. На первом этаже – две комнаты. Одну, с окнами в сад, превратили в кабинет генерала, а вторую – в гостиную и столовую. На втором этаже – три спальни. Для Власова, для его заместителя – генерала Малышкина, для адъютантов Власова и Малышкина. Еще были повара, денщики…

Охраной и всем порядком на вилле, где Власов находился как бы под арестом, ведал теперь Сергей Фрёлих. Поскольку он и обеспечивал «домашний арест» генерала, надо и его представить читателям, тем более, что в дальнейшем мы будем еще неоднократно ссылаться на воспоминания, оставленные им.

Отец Сергея Борисовича (Бернгардовича) Фрёлиха был балтийским немцем из Пернова в Эстонии.

Мать происходила из силезского рода фон Зибертов.

До 1920 года семья Фрёлихов жила в Москве.

В декабре 1920-го переехали в Ригу. Здесь Сергей закончил гимназию. Потом учился во Фридриховском политтехникуме. В 1927 году получил диплом инженера.

«Фрёлих,– пишет Штрик-Штрикфельдт, – был немцем, русским и латышом, то есть он был настоящим европейцем».

Столь лестную оценку Вильфрид Карлович дал Фрёлиху в своей книге. В жизни же он отнесся к приятелю, с которым играл в юности в хоккей, более настороженно.